Я только что вернулась с работы — руки до локтя в муке, волосы испачканы взбитыми сливками, а нервы на пределе: «ещё одно слово — и торт окажется не на тарелке, а на лице».
— Тамара Сергеевна, — медленно начала я, стараясь не вспылить, — я уже с пяти утра на ногах, сегодня у меня два банкета, плюс детский день рождения, и торт на сорок человек, а вы тут… — Вот именно, — резко воскликнула она, хлопнув ладонью по колену, — ты всё время со своими пирожными, извини, туда-сюда! У тебя мать мужа — одна, заметь, а вы в вашей кондитерской как в секте. Домой дозвониться невозможно, на обед — пустяк, даже щей не сваришь. Похоже, ты меня тут видеть не хочешь?
Она перешла в обиженный тон. Типично.
Я без слов сняла куртку, бросила ботинки у порога, мысленно ругая тот день, когда пустила их к нам жить: когда у Тамары Сергеевны арендодатель продал квартиру, а Игорь, мой муж, конечно, её пожалел.
— Не начинайте, — устало сказала я. — Мы договаривались, что это временно. Пока вы найдёте своё жильё. Это было… семь месяцев назад.
— А ты до сих пор не находишь времени помочь нам! — уже с кухни крикнул Игорь. — У тебя же бизнес, как ты говоришь, растёт, а у нас мать мучается в чужом доме! Ты не могла бы проявить хоть немного участия?
— Участия? — я развернулась на каблуках и подошла ближе. — Ты хочешь, чтобы я проявила участие? Ты уже два месяца без работы, на моём содержании, между прочим. А твоя мама требует не участия, а дом у моря. С видом. С балконом. И чтоб до рынка пешком, но без подъёма. Это вообще как?
Игорь сел за стол, демонстративно наливая себе чай. Руки тряслись. Не от страха, а от раздражения.
— Ты всё воспринимаешь в штыки. Я тебе что, враг?
— А ты мне кто? — тихо спросила я. — Партнёр? Муж? Или просто рупор своей мамы?
Тишина.
Вот и поговорили.
Мы познакомились с Игорем восемь лет назад. Тогда я только начинала печь дома — для друзей, на заказ. Он пришёл на девичник к Наташе, моей подруге, и остался… на десерт, как он потом пошутил. Красивый, улыбчивый, вроде добрый. Казался надёжным.
А теперь я сижу на кухне и считаю, сколько крема понадобится завтра, чтобы не забыть, что я — не только жена и невестка, а человек. Со своим делом. Со своей мечтой.
— Ольга, — спустя полчаса заглянул Игорь с поникшим видом. — Не злись. Просто маме тяжело. Она всю жизнь работала. Сейчас хочет спокойствия. Говорит, что ты могла бы продать кондитерскую, и мы купили бы ей маленький домик в Коблево или Курортном. Она бы за собой следила, тебя не трогала. А ты бы, может, занялась чем-то другим.
— Чем? — я подняла глаза. — Торговать трусами на рынке? Или сидеть в бухгалтерии с бумагами, от которых глаза слипаются?
Он пожал плечами. Искренне не понимал. Для него моя кондитерская — просто хобби с ароматом ванили и дорогой арендой.
— Мы бы жили рядом, — добавил он, — ты бы не уставала, маме было бы хорошо…
Я встала, пошла в ванную. Холодная вода лучше валерьянки спасала от слёз. Вернувшись, вытерла лицо полотенцем и сказала:
— Игорь. Ты с ума сошёл?
Он снова пожал плечами. Это был его фирменный жест. В любой ситуации, когда требовалась позиция.
— Ладно, — сказала Тамара Сергеевна на следующий день, гремя банками с огурцами. — Смотри сама. Только не обижайся, когда жизнь тебя раздавит. Всё ваше «я хочу, я мечтаю» — ерунда. Вон Лариса, жена моего брата, всё время работала, а теперь сидит с инфарктом, муж ушёл к массажистке. И бизнес прогорел. Вот и думай.
Я думала. Долго. Всё, что у меня есть, вложено в кондитерскую. Кредиты, аренда, поставщики, реклама — всё на мне. Игорь иногда заглядывал, поднимал глаза к потолку от запаха крема и говорил: «Ну ничего себе, сколько тут женских хлопот».
Женских хлопот.
А потом Тамара Сергеевна обедала за мой счёт, жаловалась подругам, что «Ольгинка-то, конечно, пашет, но мужа забывает», и мыла посуду с таким выражением, словно я на неё каторгу навесила.
Через неделю Игорь принёс мне «идею».
— Смотри, — протянул планшет с фотографией облезлого, но милого домика у моря. — Недорого. Если всё продать — хватит.
Я не взорвалась сразу. Не устроила скандал. Просто пошла на кухню и молча оттирала формы от шоколадного крема.
— Ты меня игнорируешь? — тихо спросил он.
— Нет, — ответила я. — Просто стараюсь избежать ссоры.
— Ну ты же говорила, что хочешь жить у моря, — начал он наивно, словно ребёнок.
— Игорь, я говорила, что хочу в отпуск. Две недели. Ты решил, что это сигнал к продаже бизнеса?
— Это ради мамы. Она многое пережила…
— А я, значит, ничего не пережила. А мои восемь лет в муке и сахаре — это просто мелочь?
Он снова пожал плечами.
И тут меня прорвало.
Я бросила в него венчик. Недолго, но точно. Он увернулся, как уж. Венчик ударился о стену и упал на пол.
— Всё, я пошёл, — буркнул он и скрылся в спальне.
Я осталась на кухне одна, и впервые за долгое время мне захотелось не торт печь, а рюмку налить.
— Ольга, ну чего ты? — вечером подошла Тамара Сергеевна. — Он же ради меня старается. Хочет, чтобы я пожила немного по-человечески. А ты… упрямая. Всё о себе да о себе.
— А вы думаете, я кто? — медленно повернулась к ней. — Слуга? Инвестор? Или просто инкубатор радости?
Она молча развела руками. Потом, вытирая глаза вышитым платком, прошептала:
— Я думала, ты добрая.
И ушла к себе. Оставив меня с её «я думала», как будто я подводный камень, о который они оба постоянно бьются.
Всё закончилось на кухне, как и началось.
Я поставила на стол горячий кофе, разложила печенье. Игорь сел напротив.
— У меня есть план, — сказал он. — Мы продаём твою кондитерскую, берём часть денег, покупаем маме дом. Остальное — тебе. Начнёшь что-то новое. Будешь меньше уставать.