— Не преувеличивай.
— А ты не дави. Я ни за что не намерена ничего продавать. И вообще…
Она взглянула на него. Он стоял, согбенный, с покрасневшим лицом. Его руки нервно скользили по бёдрам. Он боялся. Но не потерять жену. Боялся объяснить это маме.
— Ты что, уходишь? — голос его дрожал.
Ольга наклонилась и медленно произнесла:
— Я — не ухожу. Я — выхожу из этой фарса.
Вечером Ольга собрала вещи. Тихо, без грохота чемоданов, без хлопанья дверями. Просто складывала вещи, словно собирается в командировку. Только вместо деловых костюмов — любимая толстовка и мамины фотографии, давно спрятанные в ящик.
На кухне Тамара Сергеевна мыла чашки и тихо напевала. Затем внезапно обернулась:
— Ой, куда это ты собралась?
— Поживу некоторое время у подруги. На месяц. Нужно обдумать всё.
— А, значит, нас бросила, да? Всё! Мужа, семью, обязанности — и вон из дома? Вот и видно, какая ты, Ольга.
Ольга усмехнулась.
— Какая?
— Эгоистка! Женщина обязана быть рядом с мужем в трудный час. А ты сбегаешь.
— Знаете, Тамара Сергеевна, — она застегнула молнию на сумке, — женщина должна быть с мужем, когда он с ней. А не с вами на шее.
Старая сжалась в кресле.
— Ах вот как? Да я ради него…
— Да вы ради себя всё затеваете. Вам не сын нужен — вам управляемая семья нужна. Чтобы по вашему приказу вставали, по команде целовали руки. А я не ваша послушная девочка.
И она вышла. Не хлопнув дверью. Спокойно, почти величественно. Внутри же всё дрожало. Ноги были ватными, руки тряслись. Но страха уже не было.
У Наташи она разместилась в комнате, где раньше жила её дочь — теперь пустая. Стены розовые, шкаф с единорогами и запах лаков для ногтей.
— Тебе будет уютно, — Наташа поставила чай на тумбочку. — В шкафу плед. Только не молчи, ладно? Рассказывай. Это как сериал.
Ольга впервые за день улыбнулась.
— Сериал, да. Только я без грима. В главной роли — дурочка, которая всё терпела.
— Ты не дура. Просто… просто слишком рано стала мудрой. Но лучше поздно, чем в Курортном.
Они рассмеялись. Смех был нервным, но живым. Живее, чем вся её семейная жизнь за последние два года.
Поздно ночью пришло сообщение от Игоря:
«Я не понимаю, зачем ты всё так усложняешь. Мы могли бы договориться. Мама плачет. Вернись.»
Ольга перечитала его несколько раз. Потом просто удалила. Без ответа. Без сожаления.
За окном дождь лил полосами, капли стекали по стеклу — словно воспоминания, которые уже не остановить, но можно не впускать обратно в дом.
Ольга не вернулась. Ни через день, ни через неделю. Даже когда уволилась продавщица, даже когда сломался бойлер в кафе, даже когда ей позвонил сам владелец помещения и вкрадчиво спросил: «Вы точно продолжаете работать, или мы ищем других арендаторов?» — она всё равно не пошла домой.
Дом перестал быть домом. Дом — там, где тебя не просят жертвовать собой ради чужого удобства.
В кафе трудились втроём. С утра до вечера. Она, Наташа и студент-практикант Денис. Денис был безотказный, выполнял любые поручения, и даже предлагал мыть пол в два часа ночи.
— Тебе бы лучше спать по ночам, а не героизмом заниматься, — сказала Ольга на третий день, когда застала его в кладовке с шваброй и глазами, как у совы.
— Я высыпаюсь! — бодро соврал он и чихнул. — Просто у вас тут так душевно… Я живу у тёти, а у неё пять собак. И одна в депрессии. Лает всю ночь.
Ольга хмыкнула. Мир, казалось, снова оживал. Люди с депрессией, собаки, тесто, от которого всё в муке, кофе, что бодрит сильнее скандала.
И только порой по вечерам она пролистывала старые фотографии. Свадьба. Игорь в костюме, улыбается в камеру. Она в платье без фаты, но с пирожным вместо букета. Тогда всё казалось простым. Тогда казалось, что они — команда.
А потом в их команду вмешалась Тамара Сергеевна. И началось.
Они всё же встретились. В один хмурый вторник, когда Ольга направлялась на закупку упаковки. Возле рынка. Игорь стоял у перехода, одетый, как обычно — джинсы, ветровка, руки в карманах.
— Ольг… — тихо сказал он, как только она подошла. — Нам нужно поговорить.
— Поздно. Мы уже всё обсудили.
— Я не об этом. Я… мама заболела.
Ольга закатила глаза:
— Игорь, прошу, не начинай манипулировать.
— Это не манипуляция! — Он подошёл ближе, голос дрожал. — У неё высокое давление, её увозили на скорой. Она спрашивает тебя. Говорит, ты была не права, но ей плохо одной.
— Она не одна. У неё есть ты.
— Да я… Я и есть один, Ольга. Я не умею без тебя. Я не справляюсь. Ты была мотором, а я… я просто ехал рядом.
Ольга вздохнула. На миг её охватила жалость. Он действительно выглядел жалко: щетина, потухший взгляд, руки мяли подол куртки, словно мальчик перед выговором.
— Игорь, — она сказала мягко, — мотор не может быть у вас с мамой в багажнике. Я тянула всё.