Я опустилась на кровать, словно потеряв опору под ногами. Несколько минут просто уставилась в одну точку, вслушиваясь в плач ребёнка. Затем медленно взяла телефон и набрала номер.
— Мам? — прошептала я в трубку. — Можно я… можно мы к вам переедем? Навсегда.
Козелец встретил нас ароматом влажной земли и дымом, валящим из печных труб. Родительский дом, будто вплетённый в землю, с низкой дверной рамой, над которой отец всегда посмеивался, стал нашим убежищем.
Винница с её ипотечными платежами и несбывшимися мечтами осталась в далёком, вычеркнутом прошлом. Здесь время текло иначе. Его мерили не городские часы, а рассветы и закаты, первые морозы и весенняя распутица.
Игорь и Сергей росли, словно два молодых дерева — сильные, немного дикие, неразличимые для посторонних, но совершенно разные для меня. Игорь, более спокойный и вдумчивый, впитывал всё от Павла.
В десять лет он уже умел обращаться с рубанком, знал, как сложить поленницу так, чтобы она не промокла, и по звуку определял, какой инструмент затупился.
Сергей был его тенью и голосом — быстрый, шутливый, с постоянно ободранными коленками.
Он первым забирался на самые высокие яблони, первым начинал драки с козелецкими задирами и первым придумывал, как из старого велосипеда и мотора от косилки собрать нечто, способное самостоятельно передвигаться.
— Мам, смотри! — кричал он, мчась по двору на своём грохочущем изобретении, а Игорь бежал вслед с отвёрткой, готовый в любой момент устранить неизбежную поломку.
Я трудилась в местной школе, преподавала несколько предметов, брала домой контрольные. Денег едва хватало. Иногда, вечером, проверяя тетради при тусклом свете лампы, ловила себя на мысли: а что если бы Алексей остался?
Жили бы мы сейчас в Виннице, водили детей в секции, ездили бы на море в отпуск? Я отгоняла эти мысли. Они были как яд, медленно отравляющий настоящее. Моё настоящее было здесь — в скрипе половиц, в запахе древесной стружки из мастерской Павла, в двух парах одинаковых сапог у порога.
Однажды зимой, во время особенно суровой метели, старая рама в комнате мальчишек не выдержала. Раздался глухой треск, и ледяной ветер ворвался внутрь, сбросив занавеску вместе с вихрем снега на пол.
Мальчишки, разбуженные шумом, собрались в дверях, глядя на дыру в окне.
— Ничего, — сказал Павел, войдя с фонарём. — Сейчас что-нибудь придумаем. Пока фанерой заколотим, а утром подумаем.
Утром он принёс из сарая старую раму.
— Ну что, мужики, — сказал он, положив её на верстак. — Будем учиться. Окно — это глаза дома. Они должны быть ясными и крепкими.
Весь день они втроём возились в мастерской. Павел показывал, как вынуть старые штапики, аккуратно зачистить пазы, точно измерить стекло. Игорь внимательно слушал, затаив дыхание, и повторял каждое движение с удивительной точностью.
Сергей крутился рядом, подавая инструменты и не переставая болтать, но его глаза горели таким же азартом. К вечеру новое, пусть и простое, окно заняло своё место.
— Здорово получилось, — выдохнул Сергей, глядя сквозь него на заснеженный сад. — Даже лучше прежнего.
— Ага, — кивнул Игорь, провёл пальцем по гладкому шву. — Вот подрастём, откроем свою фирму. И будем делать такие окна, чтобы никакой ветер не смог их сломать. Лучшие во всей области.
Я стояла в дверях и слушала их. И впервые за много лет ощутила не просто смирение с судьбой, а укол настоящей, обжигающей гордости. Они справятся. Без него. Они уже справлялись.