— Оля, к тебе пришёл бывший, — в мой уютный коридор редакции, пропитанный ароматом кофе и свежей типографской краски, заглянула Тамара, секретарь, с видом усталой женщины, которой явно недоплачивают.
— Кто?! — в руках застыл бумажный стаканчик с латте.
— Тот самый. Высокий, с самодовольной улыбкой. Я его помню. На прошлом корпоративе пытался к тебе подкатить, а ты его игнорировала. Помнишь?
Ох, помню. И проклинаю свою память, ведь он действительно был «тот самый». И вот теперь, спустя сколько там?.. Девять лет? Я, Татьяна Сергеевна Смирнова, 37 лет, редактор отдела культуры журнала «Глянец», вновь должна видеть Игоря Викторовича Малинова — бывшего.
Он возник на пороге словно герой рекламы одеколона: в дорогом пальто, с ухоженной бородкой и улыбкой человека, которому в жизни никогда не отказывали.
— Оль, привет, — произнёс он тем голосом, от которого когда-то у меня буквально коленки дрожали. Сейчас же, к счастью, лишь правая бровь вздрогнула.
— Игорь Викторович, — холодно кивнула я. — По делу вы?
— Да вот… — он неуверенно почесал шею. — Случайно оказался рядом, решил зайти… узнать, как ты.
Ага. Случайно оказался в центре Киева, вошёл именно в мой офис, а не, скажем, в кафе напротив. Чёрт, он всё ещё привлекателен. И меня это безумно раздражает.
— Как ты? — спросил он, и в голосе прозвучало что-то настоящее. Похожее на интерес. Похожее на заботу.
Я не растаяла. Потому что у нас была история. Своя история. Та, которой я потом долго стыдилась.
— Прекрасно. Работаю. Пишу. По воскресеньям ем мороженое. Вышиваю крестиком. Всё, как тебе нравится, — сказала я с самой милой и колкой улыбкой на свете.
Он усмехнулся:
— Всё ещё злая. Значит, всё-таки скучала.
— Игорь, ты ошибся этажом. К кабинету психотерапевта — налево и на третий.
И развернулась, демонстративно хлопнув дверью своего кабинета. Только сердце всё равно забилось, как в юности.
Прошло два дня, и я почти вытеснила Игоря из сознания. Ну, не совсем — скорее сделала вид. Он ушёл, и слава Богу.
Но в пятницу вечером раздался звонок в дверь. Я открыла — и замерла. Игорь. С двумя банками кофе в пакете с надписью «Папа может!».
— Привет, — улыбаясь, сказал он. — Я подумал, что, может, у тебя нет ужина, а у меня есть суши. И кофе. И колбаса.
— А у меня есть скалка, — ответила я, но уже без злости. Просто… устала быть сильной. И, возможно, соскучилась не столько по нему, сколько по себе той, что смеялась рядом с ним.
Мы ели суши на кухне под мою любимую музыку из «Амели», а он рассказывал, как открыл маленькое издательство — самостоятельно, без папенькиных денег.
— Знаешь, я жалею, — вдруг признался он. — Что тогда испугался. Что был трусом. Ты предлагала вместе снимать квартиру, начать жизнь. А я… испугался. Взял командировку в Лондон и исчез.
Я промолчала. Потому что это была правда.
Он стал появляться всё чаще. Приносил кофе, книги, даже цветы — хотя я предупреждала, что равнодушна к растениям.
Мы ходили в кино, смеялись, как раньше. Даже сплетничали, словно две подруги. Тамара, секретарь, закатывала глаза: «Ну, конечно, чисто по-дружески. Ага. Суши, объятия и под ручку. Всё по инструкции дружбы.»
А я не знала, как поступить. Ведь вроде всё было хорошо. Но я понимала: бывшие — словно тапочки. Вроде бы удобные, родные, но надевать их снова — рискованно.