— Представление? Милый, я лишь навела порядок. Я поддержала твою жену. По всей видимости, она сама не осознаёт, что замужняя женщина, мать семейства, не вправе появляться в… в таком виде. Эти разрезы до самых рёбер, эти полупрозрачные ткани. Это же пятно на твоей репутации! Люди смотрят и что думают? Что ты не способен одеть жену прилично, или что она ищет приключений на стороне? Я защитила честь нашей семьи. Ты должен быть мне благодарен.
Эти слова прозвучали в таком тоне, как будто разговаривают с неразумным ребёнком, не способным понять пользу горького лекарства. Снисходительно, терпеливо, с оттенком мученической заботы. Именно этот голос сорвал чеку с гранаты, спрятанной глубоко в душе Алексея. Его спокойствие трещало, словно перетянутая струна.
— Честь семьи? Ты действительно говоришь мне о чести семьи? — он почти зарычал в трубку, и Татьяна, сидевшая в кресле, слегка вздрогнула, услышав этот звук.
— Представь себе!
— Сначала займись своей младшей дочерью, а потом уже критикуй одежду моей жены!
Он сделал шаг по комнате, энергично размахивая свободной рукой, словно мать стояла прямо перед ним.
— Или ты забыла, как твоя Елена появилась на мой день рождения в прошлом месяце? В юбке, едва прикрывающей то, что приличные девушки даже своему врачу не показывают! В топике, напоминающем две наклейки! Весь вечер мужчины пускали слюни, а их жёны подталкивали их локтями. Это, по-твоему, честь семьи? Или её летние «платьица» из прозрачной сетки, под которыми всё видно? Это нормально? Не позор? Почему ты не собираешь её вещи в мешки для мусора?!
На том конце провода наступила короткая пауза. Но это была не пауза растерянности, а передышка перед контратакой.
— Не смей сравнивать, — отчеканила Марина Ивановна, и сладость в её голосе испарилась, уступив место холодному металлу. — Елена — незамужняя девушка. Она ищет себя. Ей можно и нужно привлекать внимание. Это разные вещи. А Татьяна — жена. Она уже сделала свой выбор. Её обязанность — хранить очаг и выглядеть скромно, чтобы не провоцировать никого и не позорить мужа.
Этот ответ, эта ужасная по своей простоте и лицемерию логика, стала последней каплей. Алексей остановился напротив чёрного мешка, этого уродливого памятника материнской «заботе».
— А, понятно. Значит, дело не в одежде, а в статусе? — он рассмеялся, но смех получился коротким и злым. — Тогда слушай внимательно. Моей жене разрешено всё, что она сама пожелает. Потому что это её вещи, купленные на наши деньги. И это её тело. И это мой дом. Если я ещё раз узнаю, что ты без спроса трогаешь вещи в моём доме, я лично приеду к тебе и выброшу весь твой собственный гардероб на помойку. Каждую твою шубу, каждое платье, всё до последней нитки. Ты меня понял?
Он не стал ждать ответа. Он бросил вызов и швырнул телефон на диван. В комнате воцарилась густая, напряжённая тишина. Татьяна медленно поставила чашку на столик. Она подняла на него взгляд, и теперь в её глазах не было холода. Там светилось что-то другое. Тёмное пламя. Одобрение. И молчаливый вопрос: «Это всё?»
Они не заставили себя долго ждать. Не прошло и часа, как по квартире раздался короткий, настойчивый звонок в дверь. Не тот, который используют друзья или курьеры, а тот, что не просит, а приказывает открыть. Алексей и Татьяна обменялись взглядами. Чёрный мешок всё так же стоял в центре комнаты — немой свидетель и главный обвиняемый. Татьяна осталась на месте, лишь крепче сжала подлокотники кресла. Это был его бой. Он это понимал.
Алексей открыл дверь. На пороге, как он и предполагал, стояла мать. Марина Ивановна была одета безупречно: идеально выглаженное пальто, дорогой шёлковый платок на шее, лицо — непроницаемая маска праведного гнева. Но она пришла не одна. За её спиной, лениво опершись на косяк, стояла Елена. На ней были облегающие кожаные легинсы, ботильоны на высоком каблуке и короткая куртка из блестящей ткани, доходившая до середины рёбер. Губы, ярко накрашенные, искривились в ленивой усмешке. Она была живой, дышащей иллюстрацией к их недавнему телефонному разговору.