Весть, словно мрачная туча, пронеслась над Ромнами: «Иван, сын Тамары, погиб!» Пока почтальон, спотыкаясь на каждом шагу, доставляла матери телеграмму, жители уже успели узнать о случившемся. И неудивительно! На почте находилось несколько женщин, и когда почтальон прочитала выбитый на ленте текст, из неё вырвалось:
— Господи, девочки! Какое же это горе!
Женщины плакали, мужчины качали головами, а дети, широко раскрывая глаза в благоговейном ужасе, передавали из уст в уста: «погиб, погиб…»
Тамара возилась в огороде, когда увидела, как к ней стремительно бежит почтальонша. Женщина, запыхавшись, размахивала листком, произнося имя Тамары, среди прочих слов звучали: «ой, Тамарушка, ой, какое горе!..»
Тамара взглянула и заметила, что за забором уже собирается толпа — то один остановится, то другой, и все что-то тихо обсуждают с печальным выражением лиц.
Вытерев руки о передник, Тамара взяла телеграмму. Глаза её пробежали по строчкам, но вдруг буквы расплылись и слились в одну чёрную кляксу.
«Иван из окна выпал срочно приезжайте»
Её сердце рванулось вперёд, словно стремясь вырваться наружу, а ноги вдруг стали ватными и подкосились. Мир накренился, земля ускользнула из-под ног, и Тамара рухнула в обморок прямо на грядку, где только что собирала поздний урожай свёклы.
Её привели в чувство. Одновременно пришли в себя нашатырём и одиннадцатилетняя соседская девочка Оксана, у которой случился нервный срыв при известии о беде с Иваном. Люди начали гадать, что же произошло, как всё могло так случиться.
Ведь он был замечательным молодым человеком! Второй младший сын Тамары, девятнадцатилетний красавец, гордость семьи. В прошлом году он поступил в педагогический институт Ивано-Франковска, а теперь уже второй год успешно учился. Мать ожидала встречи с ним не раньше первой сессии, а тут такое несчастье…
— С пятого этажа, говорят… — тихо повторила тётя Людмила, передавая услышанную догадку.
— Откуда узнали? — спросил её сосед с другой стороны улицы.
— Слышала…
— Это беда… — вздыхал мужчина.
— Как же он мог так оказаться?
— Может, подрался с кем-то?
— Да с кем он мог поссориться? Спокойный, уравновешенный молодой человек!
— А может, его толкнули нарочно? Завистники, враги?
Каждый теперь рисовал в своём воображении собственную версию: то ли нелепая случайность, то ли чья-то злая воля, то ли… В тот же день Тамара собрала вещи и отправилась в Винницу, а за ней навязалась соседка и подруга Надежда, мать той самой Оксаны, чтобы поддержать Тамару. Никто не знал, что на самом деле произошло в Виннице, куда теперь летело разбитое материнское сердце.
Прошло два дня, и новая весть разнеслась по Ромнам: «Иванка жив!» Но эта радость смешивалась с горькой мыслью: «Лучше бы он сразу ушёл, бедняга…»
Сразу же Тамара с Надеждой поспешили в Ивано-Франковск и нашли куратора. Женщина, осторожно выбирая слова и переводя разговор в сторону, произнесла:
— Держитесь, мама! Иван жив, но… при падении сломал позвоночник. Шансов на выздоровление нет.
Поездка по Виннице к больнице для Тамары превратилась в один длинный, мучительный кошмар. Подруга то и дело подносила ей к губам фляжку с водой, но она только мотала головой — ком в горле не давал проглотить ни капли. В голове непрерывно звучало: «Жив… жив… это главное.» Принять и осознать, что её сын больше никогда не встанет на ноги, Тамара пока не могла.
Иван лежал между двумя другими кроватями — одна была пустой, а другая, у окна, была занята мужчиной с задранной вверх ногой, растянутой на растяжке. Иван выглядел бледным, в его потухших глазах мелькала тень прежней отваги. Он повернул голову и увидел мать, его рука приподнялась и вновь опустилась на простыню. Его лицо выражало одновременно стыд и вселенскую печаль, по нему скользили мрачные тени тяжёлых мыслей.
— Мама!
— Сыночек… — Тамара рухнула на колени рядом, сжимая его холодные пальцы. — Что же ты натворил? Как так получилось?
Он отвернулся лицом к стене.
— Да вот так…
Ивану было стыдно рассказывать, но в конце концов признался: в Ивано-Франковске у него была девушка. Он забрался к ней по простыням на третий этаж женского общежития. Но простыни не выдержали, и он сорвался. Вот цена юношеской страсти.
— Но почему же ты не пошёл по лестнице? — возмутилась Тамара.
— Там вахтёрша… не пускала нас.
В Ромнах не умели скрывать взгляды. Каждый раз, когда Тамара вывозила Ивана во двор подышать, соседи невольно замедляли шаг, бросали украдкой сочувствующие, но такие колкие взгляды.
— Эх, парень-то… — качала головой соседка Елена, крепче сжимая в руках узелок с базара.
— А ведь какой был… — вздыхал кто-то ей в ответ.
Иван сидел в инвалидной коляске, стиснув зубы, ощущая эти взгляды за спиной, словно холодные пальцы касались его. Он ненавидел их. Ненавидел их жалость, шёпоты за забором и неловкое молчание, когда случайно встречался с кем-то взглядом.
Постепенно он перестал выходить даже во двор. Его мир сузился до размеров комнаты — окно, кровать, стол с лекарствами и потрескавшийся от времени подоконник, по которому он бессмысленно водил пальцем, чертя узоры.
Сначала письма из Ивано-Франковска приходили часто.
— Иван, держись, брат! — писал его бывший сосед по общежитию. — Как выберешься — возвращайся к нам!
Но Иван понимал — возвращения не будет. Потом письма стали короче и поступали всё реже.