Затока
— Вот, посмотри, я всё подсчитала.
Тамара протянула мужу листок бумаги, исписанный её аккуратным, почти каллиграфическим почерком. Это был не просто перечень — это представлял собой тщательно составленный план, плод нескольких вечеров, проведённых за изучением сайтов, форумов для родителей и требований школы. Два аккуратных столбца: «Настя» и «Саша». Ортопедические ранцы, чтобы сохранить здоровье спины, пеналы с тремя отделениями, чтобы все принадлежности лежали на своих местах, прочные карандаши, не ломающиеся при малейшем нажиме, две пары сменной обуви, спортивный костюм, рубашки, блузки, брюки, юбки. Внизу жирной линией была подчёркнута итоговая сумма, от которой веяло неизбежностью — почти пятьдесят тысяч гривен.
Андрей оторвал взгляд от экрана ноутбука, где какой-то бородатый мужчина с энтузиазмом рассказывал о криптовалютах, и пробежал глазами по списку. Его брови медленно поползли вверх, а выражение лица отразило вселенскую усталость, словно ему поручили в одиночку вырыть траншею к центру Земли. Он откинулся на спинку кресла и потрогал переносицу.
— Там, ну где я сейчас такие деньги возьму? — его голос звучал не злобно, а скорее устало и снисходительно. — До зарплаты ещё две недели. Давай как-нибудь по минимуму обойдёмся, ладно? Не на бал же мы их собираем, правда? Купим рюкзаки попроще, канцелярию закажем самую дешёвую, какая разница?
Тамара молчала. Она знала этот тон. Это был голос человека, для которого любые семейные расходы, превышающие еду и коммуналку, становились неприятным препятствием для его личного удобства. Спорить было всё равно что пытаться докричаться до человека под водой. Любые её доводы о качестве, здоровье детей, о том, что это их первый и самый важный школьный год, утонули бы в его вздохах о «тяжёлых временах» и «непредвиденных тратах». Она просто взяла лист со стола, аккуратно сложила его вчетверо и убрала в ящик. Её молчание было плотнее и тяжелее любого крика.
Вечер окутал квартиру тишиной. Близнецы, измученные дневными играми, давно спали в своей комнате. Андрей вновь погрузился в ноутбук, надев наушники, чтобы изолироваться от мира. Тамара сидела на кухне с телефоном в руках. Она безучастно листала ленту соцсети, механически прокручивая чужие жизни — отпускные фотографии, новые автомобили, ужины в ресторанах.
И вдруг она замерла. Экран телефона светился холодным, безжалостным светом. На снимке, сделанном на фоне безвкусного ковра, сияла её свекровь, Лидия Ивановна. Сияла буквально. На её плечах лежала блестящая, угольно-чёрная норковая шуба. Новая, с иголочки, мех переливался даже на снимке, сделанном на дешёвый смартфон. Свекровь обнимала себя за плечи, демонстрируя подарок во всей красе, а её лицо выражало такое самодовольное счастье, что Тамаре на мгновение стало физически тяжело дышать. Под фотографией стояла короткая, но ёмкая подпись, украшенная тремя сердечками: «Спасибо любимому сыночку за подарок!»
Внутри Тамары что-то не просто оборвалось — это рухнуло в ледяную бездну. Слова Андрея «где я сейчас такие деньги возьму» зазвучали в голове с оглушительной, издевательской ясностью. Он не мог найти пятьдесят тысяч на двоих детей, которых нужно было собрать в первый класс. Но нашёл как минимум в четыре раза больше, чтобы его мама могла красоваться в норковой шубе. Это было не просто лицемерие. Это стало предательством, оформленным в виде блестящего меха и глупой подписи в интернете. Жаркая волна ярости, подступившая к горлу, быстро схлынула, уступив место холодному, спокойному осознанию. Она понимала, что будет дальше. И знала, что предпримет.
Она не металась по квартире, не заламывала руки и не сверяла время, когда он вернётся. Она сидела на жёстком кухонном стуле с прямой спиной и смотрела в тёмное окно, где отражалось её бледное лицо. Телефон лежал на столе экраном вниз. Она уже не смотрела на него. Снимок отпечатался на внутренней стороне её век: блестящий мех, самодовольное лицо свекрови и три красных сердечка, похожих на капли крови. Внутри неё выгорело всё. Не осталось ни обиды, ни злости, только холодный, звенящий пепел и абсолютная, кристальная ясность того, что должно случиться.
Наконец в замке повернулся ключ. Андрей вошёл в квартиру, шумно вздохнув после долгого дня. Он бросил ключи на полку в прихожей, снял ботинки и направился на кухню, потирая руки в ожидании ужина.
— Там, ты тут? Есть что-нибудь поесть? А то я голодный, жесть просто, — говорил он бодро, ещё не заметив ни её позы, ни выражения лица, ни плотной, почти осязаемой атмосферы в комнате.
Она не ответила. Медленно, словно совершая ритуал, она поднялась, взяла со столешницы телефон, разблокировала его одним движением пальца и, не произнося ни слова, протянула ему. Экран светился в полумраке кухни, освещая его озадаченное лицо.
Улыбка медленно сошла с его губ, уступая место растерянности, которая быстро сменилась паникой. Он смотрел на фотографию, затем на Тамару, потом снова на снимок, будто не мог поверить, что эти две реальности пересеклись в одной точке.
— А, это… Ты видела… — начал он запинаться, и его обычная уверенность рассыпалась на глазах. — Ну, понимаешь, у мамы же день рождения был… почти. Там скидка такая, Там, такая скидка, последний день! Практически даром отдавали. Она так давно хотела себя порадовать, столько для нас делает… Я не мог упустить такой шанс, это же вложение, можно сказать!
Он говорил быстро, сбивчиво, перескакивая с одного жалкого оправдания на другое. Он искал в её глазах хоть какую-то реакцию — гнев, слёзы, упрёк — что угодно, за что можно было бы зацепиться, с чем можно было бы спорить. Но её лицо оставалось непроницаемым. Она просто ждала, пока иссякнут слова. Когда он наконец замолчал, сглотнув, её голос прозвучал резко, хотя она говорила почти шёпотом.
— Ты нашёл двести тысяч на шубу, найдёшь и пятьдесят на своих детей.