Та не обернулась. Лишь зачерпнула ложкой суп и медленно попробовала.
— Горчит, — произнесла она. — Наверное, из-за воды. У нас же такая вода, хлорированная. Всё на тебе экономят, даже нормальный фильтр не приобрёл.
— Это не ответ, — сдержанно сказал Игорь. — Я хочу, чтобы вы уехали. Это уже не вопрос удобства, а вопрос выживания. Мы с Ольгой прекратили общаться. Аня нервничает. Я чувствую себя чужим. Вы не просто гостья, вы захватили пространство и ведёте себя как хозяйка.
Тёща медленно повернулась. В её глазах не было ни тени удивления, лишь едва заметная насмешка.
— Значит, ты меня выгоняешь?
Он сжал зубы.
— Я прошу.
Она отложила ложку, вытерла руки и вышла. Через десять минут в комнате началась женская ссора. Ольга кричала на него, рыдая:
— Ты в своём уме?! Это моя мама! Куда она поедет? У неё там грибок, сырость, полы в квартире провалились! А ты, видите ли, устал!
Игорь слушал и не узнавал её. Та Ольга, с которой они до ночи выбирали имена для дочери, вместе красили стены в новой спальне, смеялись над старыми фотографиями — куда она исчезла? Сейчас перед ним стояла испуганная, обиженная женщина, повторяющая слова матери.
— Это твоя мама внушает тебе, что я тебе враг, — тихо произнёс он, чтобы не разбудить Аню. — Она постепенно и целенаправленно разрушает нашу семью.
Ольга сжалась.
— Уходи, если тебе так плохо. Мне надоело ходить на цыпочках. Я устала от ваших ссор.
Он ушёл. Просто хлопнул входной дверью. Сначала направился к другу, затем — в арендованную однокомнатную квартиру. Небольшую, но аккуратную. Без запаха валидола и тени упрёков на лице. Вечерами — тишина, никто не ворчит, не критикует, как сушатся его футболки. Стало легче. Но ненадолго.
Через три дня пришло сообщение от Ольги: «Аня просит, чтобы ты пришёл». Он пришёл. Принёс игрушку, кефир, кексики, которые дочка любит. Девочка крепко обняла его, а потом спросила:
— Пап, ты что, плохой? Бабушка говорит, что ты жадный и никого не любишь.
Он почувствовал, как холод поднимается по позвоночнику.
— Нет, зайка. Я тебя очень люблю. И маму люблю. Просто взрослые иногда ссорятся.
В тот же вечер он отправился к Ольге, решив говорить без криков. Спокойно. По-взрослому.
— Ольга, мы можем жить как семья. Но не втроём с твоей мамой. Я больше не могу это выносить. Выбирай: либо мы снова вместе, но только ты, я и Аня. Либо останемся жить отдельно.
Ольга долго молчала. Затем тихо сказала:
— Она не сможет одна. Ей тяжело. Она же мать.
— А я кто? — не удержался он. — Папа твоего ребёнка? Муж? Или просто проходной кошелёк, который оплачивает коммуналку и молчит?
Она отвернулась. Он всё понял без слов.
Через неделю он снова пришёл — забрать кое-какие вещи. Аня встретила его в прихожей, обняла, а из кухни донеслось:
— Надеюсь, ты не собираешься тут снова устраивать спектакль?
Он промолчал. Собрал сумку. Выходя, услышал её голос вновь:
— Ты у меня ещё пенсию пересчитать хочешь? — тёща криво усмехнулась, протирая посуду. — Может, ключи от квартиры отдать, раз ты такой главный?
Он посмотрел на Ольгу. Та стояла, опустив глаза. Даже не пыталась остановить. Ни одним движением.
После ухода Игоря всё словно застыло. Казалось, никто не умирал, никто не кричал, не отправлял гневных сообщений. Но тишина звенела в ушах. Каждый вечер он возвращался в съёмную квартиру, пил чай у окна, слушал, как в соседних квартирах хлопают двери, и вновь перечитывал короткие сообщения от Ольги. Их было немного. В основном — вопросы про Анину одежду, садик, однажды — про оплату кружка. Ни одного «как ты», ни одного «прости».
Он ждал. Возможно, надеялся, что Ольга одумается. Поймёт: этот конфликт не о маме и зяте. Это о границах. О выборе. О той тонкой черте, за которой семья распадается, если вовремя не сказать «стоп».
Прошло полтора месяца. Однажды вечером, после тяжёлого дня, Игорь решился. Позвонил Ольге. Она долго не брала трубку. А затем — короткое: