На пороге стоял Игорь. Он заметно постарел, но сохранял уверенность. В руках держал коробку с пирожными.
— Я был рядом, — произнёс он. — Хотел увидеть тебя.
— Заходи.
Они устроились на веранде. Игорь внимательно смотрел на озеро, попивал чай и молчал. Внезапно он спросил:
— Тамара снова просила гривен?
Ольга кивнула.
— И мама поддерживает?
Опять кивок.
— Помню, как ты заботилась о нас, — тихо отметил он. — Я всегда это помнил. Просто не знал, как тебе сказать. Я уехал, потому что больше не мог жить с этим… со всем этим. Сейчас у меня семья, дочка. Но я не позволю ей пройти через то же. И тебе не дам вернуться туда.
— Спасибо, — прошептала Ольга.
—
Спустя месяц Тамара всё же появилась. Она зашла в офис — с детьми, шумными, ярко одетыми, измученными жарой.
— Я пришла поговорить, — заявила, проходя мимо секретаря.
Ольга приподняла бровь.
— Рабочий день, Тамара.
— Мне всё равно. Ты меня избегала. А мне нужна помощь.
— Я предлагала тебе работу. Ты отказалась.
— Я не хочу работать в офисе. У меня дети!
— Это твой выбор.
— А у тебя холодное сердце, — воскликнула Тамара. — Ты сидишь в красивом кабинете, носишь платье за двадцать тысяч и считаешь себя выше всех. Но ты одна! И когда состаришься — у тебя никого не останется!
Ольга молчала. Сотрудники вокруг замерли, охранник подошёл ближе.
— Может, ты и права, — наконец ответила она. — Но я уверена: в старости буду жить по своим правилам. А не из-за того, что кто-то когда-то навязал мне их. А сейчас — уходи.
—
После этого Тамара ещё писала. Присылала фотографии детей, цитаты о «семье — это главное», даже приглашение на день рождения младшего сына. Но Ольга не реагировала.
Она вложила деньги в новую квартиру, оформила визу в Одессу, записалась на курсы фотографии и в бассейн. И впервые за многие годы ощущала, что живёт своей жизнью. Своей. А не чужой.
—
Однажды, в начале осени, она получила письмо. Бумажное, настоящее.
«Привет. Это Игорь. Хотел сказать, что горжусь тобой. Мы с женой часто вспоминаем о тебе. Ты — образец. Иногда, чтобы спасти себя, нужно уйти от тех, кто называет тебя родным. Спасибо, что тогда была нам Мариной. Но теперь будь просто собой. Ты это заслужила».
Ольга читала письмо и плакала.
Но это были не слёзы боли. Это были слёзы свободы.
Она сложила письмо обратно в конверт и долго держала его в руках, словно оно могло согреть её пальцы. Это было не просто письмо — это было прощение. Подтверждение. Маленький мостик из прошлого, который не рухнул под грузом старых обид.
Вечером Ольга заварила ромашковый чай, надела уютные носки и устроилась на диване с книгой. Но читать не смогла. Мысли возвращались к детству, к кухне, пропахшей тушенкой и луковой зажаркой, к голосу Марины, постоянно раздражённому, к крикам Тамары, которую нужно было успокоить, чтобы не разбудить Игоря. Тогда она ещё не понимала, что дети не рождаются из любви, если после них остаются лишь усталость и раздражение.
Сколько раз она спрашивала себя: почему мама так поступала? Почему не дала ей быть просто девочкой? А потом ответ приходил сам собой — потому что никто не позволял быть девочкой и ей самой. И теперь, когда мать требовала внимания и поддержки, она не просила — она требовала. Как требовала в детстве: «Ты должна!»
Но Ольга больше никому ничего не должна. Она приняла это как аксиому.