Будет интересно!
Тамара Сергеевна расположилась на кухне. Пила чай. Уже третью чашку за утро.
Вглядывалась в окно на тополь. Старый, крепкий. Растёт напротив около сорока лет. Помнит, как был маленьким саженцем — тонким и хрупким. А теперь — вот такой внушительный великан.
— Мам, ну почему ты так… — начала Ольга, входя на кухню.
— Ничего. Просто пью чай.
Дочь уселась напротив. Лицо было измученным. Глаза покраснели. Очевидно, всю ночь плакала.
— Мы же не с умыслом…
— А как? Случайно разбили мою хрупкую хрустальную вазу? Случайно пролили вино на диван?
— А как? Случайно разбили мою хрупкую хрустальную вазу? Случайно пролили вино на диван?
Тамара Сергеевна осторожно поставила чашку на блюдце. Звук получился тихим, но отчётливо окончательным.
— Мам, ну купим новую вазу…
— Мам, ну купим новую вазу…
— Эту папа твой мне подарил. На нашу серебряную свадьбу. Помнишь?
— Эту папа твой мне подарил. На нашу серебряную свадьбу. Помнишь?
Ольга промолчала. Разумеется, не припоминала. Тогда им было не до подарков родителей. Строили собственную жизнь. Любовь. Счастье.
В дверях появился Алексей. Волосы взъерошены. На нём были семейные трусы и поношенная майка.
— Тамара Сергеевна, может, обсудим всё спокойно?
— Тамара Сергеевна, может, обсудим всё спокойно?
— Обсуждать нечего. Собирайте вещи.
— Обсуждать нечего. Собирайте вещи.
— А куда мы пойдём?
— А куда мы пойдём?
Вот это был действительно важный вопрос. Куда пойдут молодые? У них практически ничего нет. Работа спорная. Денег — крохи. Друзья — тоже по углам разъехались.
Тамара Сергеевна поднялась и подошла к окну. Тополь колыхался под ветром. Листья уже пожелтели. Ведь на дворе октябрь.
— А я откуда знаю, куда вы пойдёте? Это ваши проблемы.
— А я откуда знаю, куда вы пойдёте? Это ваши проблемы.
— Мама, — заплакала Ольга. — Ну нельзя же так…
— Мама, — заплакала Ольга. — Ну нельзя же так…
— Можно. И нужно.
— Можно. И нужно.
Знаете, что самое ужасное в жизни? Когда осознаёшь — всё. Терпение иссякло. Как банка варенья, что была полной, а теперь дно скребёшь.
Три года они прожили здесь. Три года Тамара Сергеевна сносила это. Беспорядок в квартире. Музыку до рассвета. Пьяных гостей. Немытую посуду.
— Мы исправимся, — прошептала Ольга.
— Мы исправимся, — прошептала Ольга.
— Поздно менять себя. Тридцать тебе уже. Взрослая.
— Поздно менять себя. Тридцать тебе уже. Взрослая.
Алексей покашлял:
— Может, установим какие-то правила? Режим?
Тамара Сергеевна обернулась, внимательно посмотрела на него. Парень неплохой, но слабый. Как кисель.
— Правила? — усмехнулась она. — Мне здесь детский сад устраивать?
— Правила? — усмехнулась она. — Мне здесь детский сад устраивать?
В комнате воцарилась тишина. Только часы тиканьем напоминали о времени. Старые настенные, ещё от покойного мужа.
— Мам, — встала Ольга и приблизилась. — Ты же меня любишь?
— Мам, — встала Ольга и приблизилась. — Ты же меня любишь?
Вот это был удар ниже пояса. Конечно, любит. Как не любить единственную дочь? Но любовь и потакание — разные вещи.
— Люблю. Потому и выгоняю.
— Люблю. Потому и выгоняю.
— Не понимаю…
— Не понимаю…
— А я объясню. Смотри.
— А я объясню. Смотри.
Тамара Сергеевна открыла шкаф. Взяла банку гречки. Пересыпала её в блюдце.
— Вот гречка. Прекрасная. Чистая. А теперь…
Она взяла горсть мусора из ведра и насыпала в блюдце.
— Что получилось?
— Что получилось?
— Гадость, — тихо произнёс Алексей.
— Гадость, — тихо произнёс Алексей.
— Верно. Гадость. Так и с жизнью. У меня была нормальная жизнь. Порядок. Спокойствие. А вы принесли хаос.
— Верно. Гадость. Так и с жизнью. У меня была нормальная жизнь. Порядок. Спокойствие. А вы принесли хаос.
— Но мы же семья! — воскликнула Ольга.
— Семья не означает — жить вместе. Семья значит — уважать друг друга. К тому же у вас уже своя семья…
Тамара Сергеевна выбросила испорченную гречку. Жалко, но что поделаешь.
— Собирайтесь.
— Собирайтесь.
— Мама…
— Мама…
— Всё сказала.
— Всё сказала.
Ольга выбежала из кухни. Сейчас она будет рыдать в подушку. Потом звонить подружкам, жалуясь на суровую мать.
Алексей остался. Стоял, нервно переступая с ноги на ногу.
— Что ещё? — спросила Тамара Сергеевна.
— Может… я один уйду? Оля останется?
— Может… я один уйду? Оля останется?
Хитро. Думает, мать не отпустит дочку.
— Нет. Вместе пришли — вместе уходите.
— Нет. Вместе пришли — вместе уходите.
— Но она же ваша дочь!
— Но она же ваша дочь!
— Именно поэтому. Должна научиться нести ответственность за собственный выбор.
— Именно поэтому. Должна научиться нести ответственность за собственный выбор.
Алексей вздохнул и направился собираться.
Тамара Сергеевна села за стол, налив четвёртую чашку чая. Руки слегка дрожали. Но решение принято окончательно.
Знаете, сложнее всего не принять решение. А потом жить с ним. Особенно когда все вокруг говорят — ты жестокая, бессердечная, плохая мать.
Знаете, сложнее всего не принять решение. А потом жить с ним. Особенно когда все вокруг говорят — ты жестокая, бессердечная, плохая мать.
Но она знала — поступила правильно. Потому что любит. По-настоящему.
Но она знала — поступила правильно. Потому что любит. По-настоящему.
Через час они ушли. С двумя чемоданами и с обидами в глазах. Ольга не попрощалась, хлопнула дверью с силой.
Тамара Сергеевна осталась одна. В тишине.
Села у окна. Тополь всё так же качался. И вдруг осознала — теперь начнётся самое захватывающее. Испытание на прочность. Кто они на самом деле — её дочь и зять.
Села у окна. Тополь всё так же качался. И вдруг осознала — теперь начнётся самое захватывающее. Испытание на прочность. Кто они на самом деле — её дочь и зять.
Выдержат ли? Научатся ли быть взрослыми? Или сломаются?
Выдержат ли? Научатся ли быть взрослыми? Или сломаются?
А она будет ждать. Потому что материнская любовь — явление особенное. Она не исчезает с расстоянием. Напротив, становится мудрее.
Телефон зазвонил. Тамара Сергеевна не стала отвечать. Пусть немного помучатся. Пусть осознают — мама не всегда будет подстилать соломку.
А вечером… Вечером она всё же наберёт их. Тихо поинтересуется — как дела? Где устроились?
Но не сегодня. Сегодня пусть разбираются сами.
Тамара Сергеевна поднялась и направилась мыть посуду. Свою. Одну чашку. Одну ложечку.
И знаете что? Ей было хорошо.
Прошла неделя тихо.
Слишком тихо.
Тамара Сергеевна бродила по квартире. Навела порядок… Убралась во всех уголках. Готовила на одного и не могла доесть.
Тишина давила. Никогда не думала, что тишина может быть такой тяжёлой. Раньше мечтала о ней. А теперь…
Тишина давила. Никогда не думала, что тишина может быть такой тяжёлой. Раньше мечтала о ней. А теперь…
Телефон молчал полностью.
Телефон молчал полностью.
— Может, сломан? — поинтересовалась у соседки Натальи Ивановны.
— Работает, работает. Я вчера звонила. Ты трубку не взяла.
Да. Не взяла. Думала — Ольга. А оказалось — соседка.
Начался восьмой день. И вдруг позвонила сестра.
— Тама, ты что творишь? Оля у нас живёт. В коридоре на раскладушке!
— Тама, ты что творишь? Оля у нас живёт. В коридоре на раскладушке!
— А где Алексей?
— А где Алексей?
— У своих родителей. Они поссорились. Из-за тебя!
— У своих родителей. Они поссорились. Из-за тебя!
Вот оно. То, чего она боялась. Молодые не выдержали испытания. Не сплотились. Разбежались по разным углам.
— Она плачет каждый день. Говорит — мама меня не любит.
— Она плачет каждый день. Говорит — мама меня не любит.
— Люблю, — тихо произнесла Тамара Сергеевна.
— Люблю, — тихо произнесла Тамара Сергеевна.
— Тогда забери её домой!
— Тогда забери её домой!
— Нет.
— Тама!