Но он уже не смотрел на неё с прежним восторгом.
Однако она начала замечать иные признаки…
Сначала это казались незначительными деталями. Однажды, вернувшись домой, она обнаружила влажный коврик в ванной, хотя пришла первой. На кухне салфетки почти закончились, хотя утром салфетница была полной. Чашки оказались не на своих местах. Подушка лежала иначе. Мелочи, которые можно было бы списать на забывчивость, если бы не их частое повторение.
Однако этого пока не хватало, чтобы выдвигать обвинения. Может, ей просто кажется? Но новая улика ухудшила ситуацию.
Однажды, застилая постель, Ольга заметила длинный белый волос. Не её. У неё — каштановые волосы. У Марины — короткие и золотистые. Такой длины у неё самой не было уже пять лет. Волос лежал на подушке. Всё стало ясно.
Ольга не устроила истерику. Она аккуратно сняла волос, завернула его в салфетку и выбросила. Потом помыла руки, словно коснулась чего-то грязного, и глубоко задумалась.
В итоге она приобрела камеру.
Ольга спрятала её высоко, в неприметном месте — над книжной полкой, рядом с искусственным цветком, к которому давно никто не прикасался. Камеру было почти невозможно заметить, особенно в утренней суете.
Ольге было неприятно устраивать шпионские игры. Тем не менее она оправдывала себя тем, что не собирается лезть в чужую душу, а просто желает знать, что происходит в её доме и семье. Хотела удостовериться, чтобы спокойно принять решение и не мучиться сомнениями.
Первые пять дней ничего не происходило. По вечерам она просматривала записи на ускоренной перемотке, внимательно следя за каждым движением. Пустая комната и ленивое солнце, скользящее по стене — вот и всё.
Ольга начала думать, что ошиблась, и даже радовалась этому.
Но однажды, проверяя камеру во время обеденного перерыва, она уронила чашку с кофе из рук.
На кровати, которую утром аккуратно застелила она, сидела Марина. Это не удивительно — у Марины были ключи на всякий случай. Но рядом с ней находился мужчина около шестидесяти лет в тёмной рубашке. Сначала его лицо не было видно из-за угла камеры, но через секунду он повернулся.
Не Виктор. Точно не Виктор.
Дыхание Ольги перехватило. Она уставилась в экран. Мозг всё ещё надеялся, что это ошибка, мираж или фантазия, что это актёры. Всё что угодно, только не правда. Но Марина была там не просто так. Она смеялась, целовала мужчину в щёку, а потом произошло то, после чего всё стало окончательно ясно…
Ольга, конечно, не стала досматривать. Ей хватило увиденного, чтобы понять: это не инсценировка. Губы дрожали, тело стало ватным. Казалось, она провалилась под лёд и не могла выбраться на поверхность.
Её родители всегда были для неё тем островком стабильности, до которого можно добраться даже в шторм. Виктор называл Марину «своей девочкой», хотя ей давно за пятьдесят, и по-джентльменски целовал её руки. У них было много традиций: по пятницам — совместные посиделки у телевизора, по воскресеньям — прогулки до реки. Они держались за руки даже на рынке, выбирая картошку. Улыбались. Смеялись. Казались неразлучными.
Когда Ольга ссорилась с Алексеем, когда у неё были трудные дни, она думала о родителях. Как о примере. Нет, как о плане. Вот к чему нужно стремиться.
Теперь всё рухнуло, словно карточный домик.
В воздухе висел вопрос. Что теперь делать с этим новым знанием?