Снег в Каменском в конце ноября – явление привычное, почти неизбежное. Он падал с низкого, затянутого серым небом, большими, мокрыми хлопьями, превращая город в размытый акварельный пейзаж. Тамара вела автомобиль предельно осторожно, сжимая руль до боли в пальцах. В памяти еще звучал встревоженный голос помощника ее мужа, Владимира: «Тамара Викторовна, тут… ДТП. Владимир Николаевич в сознании, но его везут в краевую на обследование. Говорят, ничего страшного, но лучше приезжайте».
«Ничего страшного». Эти слова гремели в голове, словно тревожный набат. За тридцать лет брака она научилась читать между строк. «Ничего страшного» от посторонних почти всегда означало, что на самом деле все очень плохо, просто не говорят об этом вслух. Она лихорадочно перебирала возможные диагнозы: перелом, сотрясение, ушибы… Господи, лишь бы он был жив, лишь бы не стал инвалидом.
Она кое-как припарковала машину, выскочила, забыв закрыть дверь, потом вернулась и нажала на брелок. Сумка на плече казалась непосильной ношей. В ней, как всегда, царил идеальный порядок: кошелек, паспорт, косметичка, влажные салфетки и книга в твердом переплете – ведь она работала в краевой библиотеке и не представляла себе поездку без чтения. Сегодня она машинально положила в сумку пакет с апельсинами, купленными по дороге домой. Яркое, оранжевое пятно жизни в этом сером и тревожном дне.
Больничный коридор пах хлоркой и застарелым страхом. Он был длинным, с тусклым освещением и обшарпанными стенами цвета казенной тоски. У поста дежурной медсестры выстроилась небольшая очередь. Тамара встала за женщиной в пуховом платке, которая нервно теребила носовой платок в руках. Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Она репетировала слова: «Здравствуйте, к вам привезли Владимира Николаевича, Галина Петровна, после ДТП. Что с ним? В какой он палате?»
Наконец подошла ее очередь. За стеклянной перегородкой сидела усталая женщина около сорока лет в накрахмаленном колпаке. Она что-то записывала в журнал, не поднимая глаз.
– Здравствуйте, – голос Тамары дрогнул и прозвучал жалобно, тонко. – Мне бы хотелось узнать про Владимира Николаевича Галину Петровну. Его привезли минут сорок назад.
Медсестра медленно подняла тяжелые веки. Ее взгляд был равнодушным, выцветшим от тысяч тревожных родственников, подобных Тамаре.
– Галина Петровна… – протянула она, листая журнал. – А, да. В седьмой палате, травматология. Состояние стабильное, средней тяжести. Но сейчас к нему доступ запрещен.
– Почему нельзя? – выдохнула Тамара. – Я его жена. Мне всего на минуту, просто посмотреть…
Медсестра посмотрела на нее с легким, едва заметным недоумением, затем вновь погрузилась в журнал.
– Я же вам ясно сказала, – голос стал жестче, профессионально непробиваемым. – Его жена только что ушла. Сказала, что на час в аптеку и за вещами. Придет – и получите у нее пропуск. В палату пускают только по одному.
Тамара застыла, словно ударенная. Воздуха не хватало. Слова медсестры, произнесенные обыденным тоном, не сразу проникли в сознание. Они повисли в густом больничном воздухе, как пылинки в луче света, а затем медленно, одно за другим, вонзились в сердце.
«Жена. Его. Только. Что. Ушла.»
– Какая жена? – прошептала она, не узнавая собственного голоса. – Я его жена.
Медсестра вздохнула так, словно Тамара была самой невежественной посетительницей за всю смену.
– Женщина, вы умеете слушать? Пришла молодая женщина, представилась женой, Галиной Петровной. Паспорт показала, все по правилам. Сидела с ним, пока врач не выгнал. Вот и все, что я вам могу сказать. Ждите в коридоре. Следующий!
Тамара отступила от окошка, словно от удара. Ноги стали ватными. За спиной она нащупала жесткую банкетку у стены и рухнула на нее. Пакет с апельсинами выскользнул из рук, и три ярких плода лениво покатились по грязному линолеуму. Она смотрела на них, не ощущая ничего. Просто смотрела.
«Жена. Галина Петровна.»
В голове воцарился абсолютный, звенящий вакуум. Тридцать лет. Тридцать лет брака. Они сочетались узами, когда ей было двадцать два, а ему двадцать пять. Он – молодой инженер, подающий надежды на «Мотовилихинских заводах», она – выпускница филологического факультета, скромная и домашняя девушка. Он романтично ухаживал, дарил ромашки, читал Есенина. Их сын Сергей, уже взрослый, давно жил в Санкт-Петербурге, работал программистом, звонил по выходным.
Их жизнь… была ли она счастливой? Тамара никогда не задавала себе этот вопрос. Она была… правильной. Как библиотечный каталог. Утро – завтрак, затем работа, вечером – ужин, телевизор, редкие походы в театр. Владимир за последние годы стал молчаливым, каким-то отстраненным. Часто уткался в смартфон, на котором неожиданно появился пароль. «Для безопасности, Оксаночка, сейчас мошенников много», – объяснил он, не глядя на нее. У него появились частые командировки, недалекие, по краю – в Березники, Соликамск. Возвращался уставшим, привозя ей какую-нибудь безделушку – шкатулку или платок. Она радовалась, ставила шкатулку на комод, прятала платок в шкаф. Она верила. А почему не верить? Люди живут вместе, стареют, привыкают друг к другу. Это и есть семья.
А теперь оказалось, что где-то существует другая семья. Другая жена. С паспортом. Галина Петровна.
Тамара подняла один из апельсинов. Холодный, упругий. Сжала его так, что ногти врезались в кожуру, и по пальцам потек горьковатый, ароматный сок. Запах несбывшейся заботы.
Что делать? Уйти? Устроить скандал? Позвонить сыну? Нет, Сергея втягивать в это нельзя. Он будет рвать и метать, прилетит первым же рейсом, а толку?
Нет. Она останется здесь. На этой жесткой, холодной банкетке. Она должна увидеть ее. Ту другую. Ту, что только что была с ее мужем, держала его за руку, пока она, настоящая, законная жена, мчалась по заснеженному городу, моля всех богов.
Она должна была увидеть ее. Чтобы понять, что это не ошибка и не дурной сон. Чтобы мир, такой привычный и упорядоченный, рухнул окончательно, без малейшей надежды на восстановление.
Прошел час. Или, может, два. Время потеряло смысл. Врачи проходили мимо, медсестры суетились, стонали больные, которых везли на каталках. Тамара сидела неподвижно, словно изваяние. Внутри росло странное, холодное спокойствие. Шок ушел, оставив после себя выжженную пустоту.
Двери больницы распахнулись, впуская облако морозного пара. В коридор вошла женщина. Моложе Тамары лет на пятнадцать, не меньше. В элегантной серой дубленке, на невысоком, но уверенном каблуке. Светлые волосы аккуратно уложены, лицо украшал легкий, но профессиональный макияж. Она выглядела ухоженной, энергичной, из тех, кто точно знает, чего хочет от жизни. В руках держала небольшой пакет из аптеки.
Она решительно направилась к седьмой палате, однако на полпути остановилась, хлопнула по карману дубленки. Лицо выразило раздражение. Она повернулась и пошла обратно к выходу, перерывая сумочку. Видимо, забыла что-то в машине.
Она прошла совсем рядом с Тамарой и даже бросила на нее короткий, скользящий взгляд. Взгляд женщины, уверенной в своем положении, которая смотрела на серую, незаметную фигуру на скамейке среди раскатившихся апельсинов. Она не узнала ее. Вообще не заметила.
