В дверь постучали. Вошла Ольга.
— Где мой ребёнок? — произнесла она едва слышно.
— Он тебе не принадлежит, — спокойно ответила Тамара. — Ты его не родила, не чувствовала как свою кровь. Ты — лишь идея. А я — сама жизнь.
— Это подло! — вскрикнула Ольга. — Ты знала! Ты всё знала! Ты говорила, что не хочешь детей! Ты лгала!
Тамара поднялась с места и взяла малыша на руки.
— Нет. Я обманывала только себя. Но теперь этого не будет.
Алексей стоял неподвижно. Осознал всё. Мгновенно и окончательно.
Спустя два дня она покинула роддом. Одна. Без шариков. Без встречающих. Без поддержки.
Она надела простую серую куртку, завернула малыша в комбинезон и вышла на улицу, где их окутали ветер и городской шум Одессы.
И вдруг осознала: всё.
Без документов. Без объяснений. Только она и он, маленький человечек.
Алексей и Ольга, конечно, подали иск в суд. Наймали адвокатов. Перелопачивали договоры. Кричали.
Но суд постановил: биологической матерью является Тамара. Права суррогатной матери не признаны. В роддоме договор оформили неправильно. И ребёнок остался с Тамарой.
Прошел год.
Мальчик рос, улыбался, гулил, протягивал к ней руки, называя «Ма-ма».
Людмила навещала их, приносила фруктовые пюре и игрушки.
— Что теперь думаешь? — спросила она.
Тамара сидела на полу, поглаживая малыша по волосам.
— Что тут думать? Я родила человека. Не вещь, а настоящего человека. Он спас меня, исцелил…
— От чего?
— От пустоты в душе.
Людмила присела рядом.
— А Алексей? Что он говорит?
Тамара улыбнулась.
— Он больше не приходил и не писал. И правильно. Я оставила им их договор. Пусть для них будет пусто.
Иногда ночью она вставала, подходила к кроватке и смотрела, как дышит её сын.
— Ты не был моим планом, не капризом. Ты стал смыслом моей жизни, когда я была на грани, — шептала она в темноте. — Спасибо, что выбрал меня.
Спустя два года после родов Тамары Алексей стоял у окна своей квартиры — новой, просторной, в элитном комплексе. Вид открывался на реку, но он не смотрел на воду. Он смотрел внутрь себя.
Ольга уехала. Месяцев через восемь после суда.
Сначала были слёзы, угрозы, манипуляции. Потом — молчание. Холод. Бездна.
Она не смогла простить не только саму потерю, но и то, что он позволил Тамаре стать матерью. Не воспрепятствовал. Не вырвал ребёнка из рук и сердца.
— Ты сделал её матерью, а меня — пустотой, — сказала Ольга в последний вечер, застёгивая чемодан.
— Мы оба проиграли.
Алексей пытался снова устроить свою жизнь. Были женщины, путешествия, попытки забыть.
Но всё заканчивалось в одном и том же месте — там, где внутри зияла чужая маленькая рука.
Там, где звучал голос: «Папа…», которого он так и не услышал.
Однажды он случайно встретил Тамару в парке.
Она сидела на скамейке, а её двухлетний сын лепил куличики из песка и бормотал что-то себе под нос.
Тамара тихо смеялась, но искренне.
Алексей стоял в тени и наблюдал.
Он хотел подойти и сказать:
— Прости. Позволь взглянуть. Познакомиться с сыном.
Но не сделал этого.
Впервые понял, что не имеет права. Ни юридически, ни человечески.
Он сам подарил ей это счастье. Она сама выбрала любовь.
А в его доме царила тишина. Слишком чисто, слишком холодно.
Цветы не приживались, комнатные растения вяли, словно не желали жить в месте, где нет тепла.
Однажды Алексей в шутку сказал себе:
— У меня дома ничего не цветёт.
И понял: это вовсе не шутка.
Это приговор.
