Что мы вовсе не команда!
Мы просто двое, которые делят кровать и платят за квартиру!
Он глядел на нее с такой болью и обидой в глазах, что Тамара на мгновение поколебалась.
Ей хотелось подойти, обнять его, сказать, что он неправильно все понял.
Однако упрямство и глубокий, инстинктивный страх потерять опору оказались сильнее. — Если для тебя важнее машина, чем мое спокойствие, то мне с тобой не о чем разговаривать, — холодно сказала она, встала и ушла в спальню, плотно захлопнув дверь.
Илья остался один на кухне.
Он присел за стол и бездумно уставился на свое отражение в темном окне.
Мечта о машине разбилась вдребезги.
Но еще страшнее было понять, что стена между ним и Тамарой, возведенная из ее принципов и страхов, гораздо толще и крепче, чем он предполагал.
И он не знал, как ее разрушить.
Зима наступила рано и была необычайно снежной.
Разговоры о машине прекратились, уступив место затяжному, холодному молчанию.
Илья и Тамара жили словно соседи по одной квартире.
Они вежливо приветствовали друг друга с утра, обсуждали, что приготовить на ужин, но любые попытки заговорить о чем-то личном разбивались о стену отчуждения.
Илья замкнулся в себе, а Тамара полностью ушла в работу, проводя за ноутбуком по двенадцать часов в сутки.
Ее «финансовая подушка» казалась с каждым днем все толще, превращаясь в невидимый барьер между ними.
Беда, как обычно, пришла оттуда, откуда не ждали.
В один из субботних вечеров Илье позвонила мать.
В ее голосе слышалась дрожь. — Сынок, у нас ЧП… Дача протекает.
Серьезно.
Для родителей Ильи дача была не просто огородом с домиком.
Это была их жизнь.
Его отец, пенсионер-инженер, вложил в этот дом всю душу и свои скромные накопления.
Они проводили там по полгода, выращивали овощи, которые кормили их всю зиму, и гордились каждым забитым гвоздем.
— Как сильно потекла крыша? — встревоженно спросил Илья.
— Очень, — всхлипнула мать. — Оттепель началась, снег на крыше тает, и прямо в спальне с потолка льет.
Всю ночь ставили ведра.
Отец лазил на крышу, говорит, все прогнило, нужно срочно ремонтировать, пока стропила не рухнули.
Мы вызвали бригаду, они насчитали… — она замялась. — Триста пятьдесят тысяч, Илья.
У нас таких денег нет.
Пенсия, сама понимаешь, какая…
Сердце Ильи сжалось.
Триста пятьдесят тысяч.
— Мам, не волнуйся, что-нибудь придумаем, — попытался он звучать бодрее, хотя внутри все похолодело. — Я подумаю и перезвоню.
Он повесил трубку и сел на диван.
Тамара сидела в кресле, делая вид, что увлечена журналом, но он видел, что она слышала весь разговор.
— У родителей крыша на даче течет, — глухо произнес он, скорее констатируя факт, чем обращаясь к ней. — Нужно триста пятьдесят тысяч на ремонт.
Тамара отложила журнал.
На ее лице читалось сочувствие, но оно было каким-то отстраненным и вежливым.
— Ох, какой ужас.
Бедные твои родители.
Илья посмотрел на нее пристально.
В его душе боролись надежда и горький опыт последних месяцев.
— У меня есть деньги, которые я откладывал на машину.
Шестьсот.
Я могу их дать, и еще останется.
Но… я думал, может, мы могли бы… — он не договорил.
Не смог заставить себя снова просить.
Это казалось слишком унизительным.
Он надеялся, что она сама предложит.
Что скажет: «Конечно, милый, это же наши родители, мы поможем вместе».
Но Тамара молчала.
Она смотрела на свои руки, потом на него, и в ее глазах была мука выбора.
— Илья, это же твои родители, — наконец тихо произнесла она. — И твои деньги.
Ты, конечно, должен им помочь.
Об этом даже не стоит спорить.
Кровь отлила от лица Ильи.
Он понял.
Он все понял.
— Значит, это МОИ родители, МОИ деньги и МОЯ проблема? — прошептал он.
— Почему сразу «проблема»? — ответила она, снова используя свою любимую формулировку, которая его раздражала. — Это помощь близким.
Это святое.
Если у тебя есть возможность — ты помогаешь.
Я бы на твоем месте и секунды не сомневалась.
— На моем месте! — вскочил он.
Его прорвало.
Вся боль и унижение последних месяцев вырвались наружу.
— Ты никогда не была на моем месте!
Ты сидишь на своем денежном мешке, как дракон, и рассуждаешь, что должен делать я!
Мои родители в беде!
Дом, который мой отец строил всю жизнь, может рухнуть!
А ты говоришь, что это «мои проблемы»?
— Я этого не говорила! — крикнула она, тоже поднимаясь.
Ее лицо исказилось от злости.
— Не передергивай!
Я сказала, что ты должен им помочь!
— А ты?!
Ты не должна?
Они тебе чужие?
Ты замужем за мной или как?
Когда мы женились, мы клялись быть вместе «и в горе, и в радости»!
Или это касалось только радости за мой счет?
— Мои деньги ни при чем! — голос ее прорезался визгом. — Это моя страховка!
Моя!
Я не могу отдать их на ремонт дачи, которую видела всего два раза в жизни!
А если завтра понадобится операция мне?
Или моим родителям?
Что тогда?
Ты думал об этом?
— Если твоим родителям потребуется помощь, я продам последний носок, но помогу! — заорал он. — Потому что они — МОЯ СЕМЬЯ!
Так же, как и мои родители — ТВОЯ!
Но ты, видимо, этого не понимаешь!
Для тебя семья — это когда удобно и выгодно!
Он смотрел на нее с отвращением и жалостью.
Впервые за все время отношений он увидел в ней не любимую женщину, а чуждого, эгоистичного человека, одержимого своими страхами.
— Хорошо, — ледяным тоном сказал он, резко прервав крик. — Я все понял.
Больше ни о чем не попрошу тебя.
Никогда.
Он взял телефон, вышел на балкон и набрал номер отца.
— Пап, не волнуйтесь.
Деньги будут.
Завтра переведу.
Он говорил спокойно и уверенно, но внутри царила выжженная пустыня.
Он отдал бы все свои сбережения без раздумий.
Но в этот момент понял, что потерял нечто гораздо более ценное, чем деньги на машину.
Он утратил веру в свою семью.
После этого разговора дом погрузился в ледяную тишину.
Илья перевел родителям деньги, они были на седьмом небе от счастья и благодарили его, а вместе с ним и Тамару, считая ее идеальной невесткой.
Илье было тошно от этой лжи.
Он больше не мог смотреть на жену.
Каждое ее движение, каждое слово казались ему фальшивыми.
Она пыталась заговорить с ним, готовила его любимое блюдо, даже робко обнимала вечером, но он отстранялся, словно от огня.
Прошла неделя.
Напряжение достигло предела.
В субботу утром Илья собирался ехать к родителям на дачу — помочь разобрать старую крышу.
Тамара суетилась рядом, ее нервозность была почти ощутимой.
— Илья, может, не стоит? — начала она в заискивающем тоне. — Вызовите рабочих, зачем тебе самому там корячиться?
— Денег на рабочих нет, — отрезал он, не глядя на нее и запихивая в сумку старые джинсы. — Все ушло на материалы.
— Как же нет… — она замялась. — Я могу дать…
— Не надо, — тихо и утомленно произнес он. — Я же сказал, я больше ни о чем не попрошу.
— Но я сама предлагаю! — голос ее задрожал. — Илья, пожалуйста, давай поговорим.
Я больше так не могу.
Я вижу, как ты страдаешь.
Я… я была неправа.
Он остановился и медленно повернулся к ней.
— «Наверное»?
Ты «наверное» была неправа?
Тамара, о чем ты хочешь говорить?
О том, что ты бросила меня одного решать проблемы?
О том, что для тебя твои мнимые будущие риски важнее реальной беды моих родителей?
О том, что у нас нет семьи?
— Это неправда! — вскрикнула она, и слезы потекли из глаз. — Почему ты не хочешь меня понять?
Я боюсь!
Я до смерти боюсь остаться ни с чем!
— Боишься? — горько усмехнулся он. — А я, по-твоему, не боюсь?
Я не боюсь заболеть?
Потерять работу?
Я отдал все, что у меня было, до последней копейки!
И не жаловался, что остался без «подушки безопасности»!
Потому что у меня, глупца, была надежда, что моя подушка — это ты!
Моя жена!
Мой партнер!
А оказалось, что мой партнер просто сидит и ждет, когда я сам выгребу все проблемы!
— Ты ничего не понимаешь! — она впала в истерику, размазывая тушь по щекам. — Ты не знаешь, что значит, когда твой отец контролирует каждую гривну твоей матери!
Когда он уходит, оставляя ее с долгами и пустым холодильником!
Когда она, женщина с высшим образованием, идет мыть полы, чтобы прокормить тебя!
