Голос свекрови оставался напряжённым. — Ты всё сделала неправильно.
И ребёнка не воспитывала.
И мужа не удержала.
И деньги растратила.
Вот что скажу тебе, Тамара: женщина — это кухня.
Хочешь — обижайся, хочешь — нет.
Все ваши кафе — лишь для того, чтобы люди на вас смотрели.
Сегодня вы в «зале», завтра — в… — она не смогла закончить мысль, потому что Тамара её перебила: — Тамара Сергеевна, — спокойно произнесла она, — благодарю за заботу.
Но это моя жизнь.
И мой юбилей.
Вы не пришли — это ваш выбор.
Я даже не собираюсь его обсуждать.
Давайте оставим эту тему.
Я не хочу продолжать ссору. — То есть ты пытаешься меня учить? — свекровь взяла нужный ей тон: обиженно-гордый. — Ну-ну.
Живите.
Только не приходите ко мне на блины.
Оставайтесь в своей пустоте. — Мы сами решим, когда придём, — ответила Тамара. — А блины — спасибо, у нас есть сковорода.
Она положила трубку, поднялась, подошла к окну и взглянула вниз, где дворник сгребал снег.
Его движения были точными, лишних слов ему не требовалось.
Она словно услышала его молчаливое «спасибо» — за то, что он делает своё дело так, как умеет.
И подумала: «Сегодня и я сделала своё».
Позже вечером вошла Людмила, принесла яблоки и новости: — Твоё кафе хвалили!
Говорили, что «всё как дома, только без безумия».
А твоя… — она замялась — свекровь разбирала на кухне тазик и жаловалась всем на тебя. «Разбаловались», — сказала она.
Я ответила, что ты молодец.
Она посмотрела на меня так… — Людмила развела руками. — Ну да бог с ней.
Главное — ты».
Тамара улыбнулась.
Её смех был не звонким, а простым, словно щёлк выключателя, когда находишь нужное место на стене. — Нин, — сказала она, — у меня ощущение, что я наконец стала взрослой.
Не потому, что у меня «круглая дата», а потому что я поступила по-своему.
А не так, как «надо». — Так держать, — Людмила почти отдала честь. — А теперь — расскажи ещё раз, как там готовят морс.
Я такой хочу дома.
Только без этих… — она махнула рукой. — Ты поняла.
Прошло несколько дней.
Свекровь не звонила.
Игорь ходил тихий, словно нес с собой тяжесть, которая ему не принадлежит.
Они не ссорились — не было желания.
Они просто жили.
Тамара на работе замечала, что всё чаще улыбается людям.
Ей приносили документы на подпись, и она ставила их без привычного «ещё десять форм на подпись».
В маршрутке ей уступили место, и она не отказалась.
Мама звонила каждый вечер, рассказывала про свой подоконник, где у герани появилась новая ветка, и про соседку Оксану, у которой от радости «жар в щеках»: внук приехал в гости.
Однажды перед сном Игорь сказал: — Я не уверен, получится ли у меня быть между.
Я постараюсь не оказаться «на ту сторону».
Но… мама… — он вздохнул, — мама меня воспитывала, и её слова вбиты у меня в голову.
Я скажу ей, что в следующий раз — как ты решишь.
Не обещаю, что она улыбнётся.
Но скажу. — Спасибо, — ответила Тамара. — Мне не нужны «улыбки».
Мне важно, чтобы мы дома не жили по чужим правилам.
Я не заставляла тебя идти на мой праздник.
Ты пришёл — и это уже многое.
Они легли спать.
Ночь была обычной, снег скрипел во дворе, где-то хлопали двери, у соседей кот мяукал на коврике.
Утром Тамара проснулась и подумала: «Можно было провести этот вечер иначе.
Но я ни о чём не жалею».
И она действительно не жалела.
Через неделю свекровь все же пришла.
С сумкой, в которой звенели ложки, словно специально для создания звуков.
Встала в прихожей, не снимая верхнюю одежду, и сказала: — Я пришла, чтобы сказать, что обиделась.
Но жить будем.
Я посмотрела — люди сказали, что в «кафе» было прилично.
Ладно.
Только запомни: у нас семья — это когда дома.
У вас — как хотите.
А блины всё равно у меня выходят лучше. — Не спорю, — улыбнулась Тамара. — Я спорю только за своё.
Спасибо, что пришли.
Свекровь села на край стула, постучала ногтем по столу и перевела взгляд на букет, который уже начинал увядать, но ещё держал форму. — На что ты тратишь такие деньги на цветы? — спросила она, и в её голосе не было злости — лишь привычка командовать. — Они всё равно завянут. — Чтобы сейчас было красиво, — ответила Тамара. — А на завтра у меня другие планы.
Не цветочные.
Свекровь хмыкнула, но промолчала.
Посидела ещё минуту, встала и ушла — без хлопков и громких слов.
Тамара закрыла за ней дверь и прислонилась к косяку.
Она не чувствовала себя победительницей.
Она ощущала, как в квартире стало чуть спокойнее.
Так бывает после метели, когда дворник заканчивает работу, откидывает лопату и уходит, а ты смотришь в окно и понимаешь: теперь можно пройти, не проваливаясь.
Юбилей прошёл — без ссор, криков и унижений.
Отношения не стали мягче мгновенно, как хлеб из духовки.
Никто не меняет привычки за один миг.
Но у Тамары теперь был день, в который она услышала не только других, но и себя.
И если снова в телефоне мелькнёт чей-то «надо», она сможет ответить: «мы уже решили».
Без злобы.
Без доказательств.
Просто потому, что жизнь — это тоже зал, только не чужой, а свой, где столы расставлены так, как ты хочешь, и место для тостов — по центру, а не на кухне у раковины.
И если кто-то возмутится, она улыбнётся и положит себе в глубокую тарелку тёплый суп — именно такой, какой захочется — и будет есть его медленно, наблюдая за теми, кто пришёл не «по списку», а потому что любил её, а не её блюда.
И этого будет достаточно.
