В тот день я проснулась раньше, чем нужно было, хотя будильник был установлен с запасом: суббота, можно было бы выспаться.
Но внутри уже что-то тревожно шуршало, словно бумажная обёртка, которую никак не удаётся снять.
На кухне стояла прохлада, чайник тихо постукивал крышкой, а на подоконнике красовались два скромных горшка: базилик, который никак не хотел разрастаться, и алоэ — у мамы он выстоял, а у меня всё увядало под грузом забот.
Я поставила кружку на стол, отломила тонкий кусочек вчерашнего кекса, включила тихое радио — там кто-то пел о дороге, по которой следует идти вместе. «Вместе», — подумала я и поймала себя на том, что в последнее время это слово звучит в нашем доме как-то неуверенно.
Мы с Игорем живём вместе уже четыре года.
Первые два года пролетели легко, как тёплая майская пыль: работа, мелкие покупки для кухни, его вечные планы, мои редкие отпускные дни.
Потом закрылась фирма, где я работала.
Я перебивалась подработками: то витрину оформляла, то помогала в кружке у знакомой, то делала разовые отчёты.
Игорь тянул ипотеку и свои курсы, упрямо верил, что «вот-вот» поднимется по карьерной лестнице.
Я тоже в это верила — не из наивности, а потому что так легче жить: веришь и продолжаешь делать своё дело.
Но свекровь — Тамара Васильевна — не разделяла нашей веры.
С самого начала она умела найти недостаток в каждом моём действии: «Нарезано не так», «сложено не так», «выбрано не так».
Я иногда молчала, иногда спокойно объясняла, но её слова всё равно оставляли занозу, как полено, не замеченное в ведре.
В тот раз Игорь разговаривал с ней на балконе.
Я слышала лишь приглушённые голоса, не разобрала слов.
Полы на кухне были тёплыми, и чтобы не вслушиваться, я занялась мытьём чашек, стараясь сделать это шумно.
В какой-то момент дверь на балкон чуть приоткрылась — видимо, Игорь захотел взять телефон, который заряжался в комнате — и я уловила фразу, произнесённую так отчётливо, что она словно вошла в моё сердце и там осталась: «Ты мой сын и заслуживаешь лучшего. Ольга твоя совсем бесполезна — ни денег, ни квартиры, ни богатой семьи», — сказала свекровь моему мужу.
Она произнесла это спокойно, словно обсуждала погоду, и в её голосе я услышала не злость, а тяжёлое, уверенное «надо».
Так бывает, когда человек уверен, что поступает правильно.
Дверь захлопнулась, разговор на балконе продолжился шёпотом.
Я стояла с мокрой чашкой в руках и не знала, как поступить.
Сейчас пойти и поговорить?
Или дождаться, когда мы останемся наедине?
Я выбрала второе.
Я устала от ссор.
Скандалы у нас не приносят ничего, кроме глухой тишины на следующее утро.
Игорь вернулся на кухню, словно устал от самого воздуха.
Сел, взял кекс, не попробовав, просто переломил пополам. — Пойдёшь сегодня к маме? — спросил он, глядя в кружку. — Если нужно — пойду, — ответила я. — Но можно и завтра.
Мне потом надо заехать к Нине, помочь ей с окнами.
Она просила. — Лучше сегодня, — коротко сказал он. — Именно поэтому она звонила.
Хочет, чтобы мы пришли вместе.
Говорит, «дела семейные».
Слово «семейные» в её устах всегда означало разговор, после которого хочется лечь и ничего не делать.
Я кивнула, убрала крошки со стола.
На душе было тяжело.
Я уже понимала, о чём будет разговор.
Не слова — смысл.
Он один: я не та, кто им нужна.
Мы приехали к Тамаре Васильевне к двум часам.
Она жила одна в двухкомнатной квартире, где всегда пахло кориандром и лавровым листом.
На стенах висели ковёр и фотографии: Игорь маленький, Тамара Васильевна молодая, её муж — дядя Виктор — в шляпе с весёлой улыбкой.
Он умер давно, и иногда мне кажется, что после его ухода Тамара Васильевна решила: радоваться вправе лишь те, у кого в конверте и в квартире всё в порядке. — Здравствуйте, — я сняла сапоги и аккуратно поставила их рядом. — Чем помочь? — «Иди на кухню, помешай салат», — сказала она, не поздоровавшись по обычному у нас обычаю — «как дорога», «как настроение».
Игорь ушёл в комнату, и я услышала, как Тамара Васильевна закрыла дверь — раз, и комната словно превратилась в купол.
Я мешала салат и думала, что люди, когда хотят говорить по существу, не закрывают дверь.
А если хотят говорить «за спиной», им удобнее за куполом.
Через минуту меня позвали.
Тамара Васильевна сидела в кресле прямо, словно учительница, руки покоились на подлокотниках.
Игорь устроился на краю дивана, скрестив ноги, ладонью тер колено — привычное движение при волнении. — Я долго молчала, — начала Тамара Васильевна, посмотрев на меня так, будто отмеряла чашкой крупу. — Думала: молодые, разберутся сами.
Но пришло время сказать.
Вы живёте не по средствам и не по совести.
Ты, Игорь, взвалил на себя ипотеку, а твоя… — она немного замялась, выбирая слово, — жена сидит без работы.
Дом — это ответственность.
В наше время мы и кредитов не знали, и вино покупали лишь на праздники, и всё равно как-то жили.
А вы — живёте и ждёте, что всё само рассосётся.
Но не рассосётся. — Я не сижу без работы, — тихо ответила я. — Я подрабатываю.
Сейчас ждём ответ по собеседованию.
И я веду кружок у Нины — хоть и копейки, но мы не голодаем. — «Копейки», — повторила она, словно полив уксусом. — Тебе сколько лет?
Копейки… Я говорю о другом.
Игорь, я уже говорила тебе по телефону, скажу и всем здесь.
Ольга твоя совсем бесполезная — ни денег, ни квартиры, ни богатой семьи.
