Тамара стояла у подъезда, ощущая растерянность и не понимая, куда ей направиться.
Вернуться домой?
Но там Игорь, который теперь казался ей совершенно чужим человеком.
Или к подруге?
Но что она скажет?
Что муж ушёл, а дети остались на его стороне?
Она достала телефон и позвонила в справочную службу. — Подскажите, где можно снять недорогую комнату?
Комната оказалась в старой коммунальной квартире на окраине Переяслава.
Площадь — двенадцать метров, общая кухня, соседи — студенты.
В пятьдесят восемь лет Тамара снова ощутила себя молодой. — Мам, ты с ума сошла! — вбежала к ней Ирина через неделю. — Что это за убогое жильё? — Моя берлога, — ответила Тамара, сидя на единственном стуле и чистя картошку. — И на мои деньги. — Папа не может найти себе места! — Пусть идёт к своему солнышку. — Он говорит, что любит тебя!
Готов всё изменить! — Поздно, доченька.
На следующий день Игорь приехал сам.
Он выглядел постаревшим и измождённым, в глазах мелькало нечто близкое к отчаянию. — Там, что ты делаешь? — осмотрел он убогую комнату. — Вернись домой. — Домой?
А где теперь мой дом? — она не отрывалась от шитья. — Половина квартиры теперь не моя. — Наташа отказалась от своих прав!
Я уже сказал ей! — Как щедро. — Тамара подняла глаза. — А деньги вернёт? — Какие деньги? — Полтора миллиона гривен за мою долю.
Игорь помолчал. — Их уже нет.
Потрачены. — На что? — На жизнь.
Ну, Коблево, подарки, поездки… — Понятно. — Она снова принялась за шитьё. — Тогда и говорить не о чем. — Там, мне пятьдесят девять!
Я не могу справиться один! — А я могу, оказывается. — Дети тебя не простят.
Ирочка плачет, Сергей злится. — Они меня уже не простили.
За то, что я не выдержала твоего предательства.
Игорь встал и прошёлся по комнате. — Что мне делать? — Живи с солнышком.
Если так хотел. — Она меня бросила!
Когда узнала, что квартиру продать не удаётся! — Какая неожиданность. — Там, я оказался дураком!
Признаю! — Поздно, Алексей. — Она отложила шитьё. — Тридцать два года — немалый срок.
Но всему приходит конец. — И что теперь? — Теперь ты идёшь к детям.
Рассказываешь, какая я плохая.
А я остаюсь здесь. — В этой дыре? — В этой дыре. — Тамара подошла к окну. — Знаешь, что самое обидное?
Не то, что ты изменил.
Не то, что ограбил.
А то, что дети меня не поддержали. — Они просто хотели сохранить семью… — Какую семью? — она повернулась к нему. — Ту, где мать лишена достоинства?
Где можно обманывать, грабить, изменять, и все скажут: «Стерпи, потерпи, он же мужчина»? — Там… — Уходи, Алексей.
Живи, как считаешь нужным.
Я всю жизнь честно трудилась — и теперь тоже буду.
А вы… — она махнула рукой, — живите, как привыкли.
После его ухода Тамара села у окна и долго смотрела на чужой двор, где посторонние дети играли в песочнице.
В кармане лежал телефон, молчавший уже третий день.
Ни дети, ни внуки не звонили. — Что с людьми случилось? — тихо прошептала она и заплакала.
Впервые за все эти дни слёзы не были от обиды, а от полного, безнадёжного одиночества.
За стеной студенты слушали музыку и смеялись.
Им было около двадцати, и вся жизнь была впереди.
А у неё позади — тридцать два года, которые оказались пустыми.
Она вытерла слёзы и вновь взялась за шитьё.
Жить надо было дальше.
В одиночку.
