Я осталась одна в просторной, слабо освещённой комнате с чучелом, лежащим на постели.
Мне принесли ужин.
Я должна была есть, читать книгу и делать вид, что всё происходит как обычно.
Сердце стучало с такой силой, что я ощущала его биение в висках, оно заглушало все остальные звуки.
Я ждала.
Часы пробили полночь.
В доме воцарилась мёртвая, зловещая тишина.
И вдруг я услышала тихий, почти незаметный скрип — не из коридора, а с балкона.
Мы находились на втором этаже.
Я затаила дыхание, замерев.
Стеклянная дверь на балкон была зашторена, но не заперта, как было условлено.
Дверь бесшумно сдвинулась всего на миллиметр.
В щель между тяжёлыми портьерами проникла тёмная, гибкая тень.
Это был тот самый «садовник».
В одной руке он держал маленький шприц с тонкой иглой, в другой — тёмную тряпку.
Он скользнул к кровати, остановился над «спящим» Денисом, его глаза блестели в полумраке.
В лунном свете я разглядела его профиль — сосредоточенный, холодный, безжалостный.
Он поднёс тряпку ко рту муляжа, чтобы заглушить возможный звук, и внезапно вонзил шприц в руку.
В этот момент свет в спальне вспыхнул ослепительным, яростным светом.
Он ахнул, ослеплённый, и отступил.
Из-за ширмы вышли Игорь Сергеевич и охранники.
Я вскочила с кресла, сердце бешено колотилось, будто готовое вырваться наружу. — Руки за голову!
Не двигаться! — скомандовал старший охранник, нацелив оружие на убийцу.
Киллер замер.
Он бросил взгляд на шприц в своей руке, затем на нас, и его лицо исказила не боязнь, а странная, циничная усмешка обречённого.
Резким, отточенным движением он поднёс шприц к своей шее.
Раздался глухой, мягкий хлопок.
Охранник выстрелил и выбил шприц точным попаданием из травматического пистолета.
Мужчина рухнул на колени, издавая стоны боли и ярости.
Всё закончилось.
Тигр попался в капкан.
Прошёл месяц, и мир кардинально изменился.
Всё стало иным.
Петрова задержали по множеству обвинений — от промышленного шпионажа и вымогательства до организации покушения на убийство.
Его империя лжи и мести развалилась, рассыпалась в прах.
Я вновь стояла в той самой гостиной, где год назад заключила сделку с дьяволом.
Теперь здесь было светлее, и воздух казался менее душным.
На столе лежало одно единственное письмо — заявление о расторжении брака.
Рядом с ним — чек.
На ту самую, когда-то согласованную сумму.
Даже больше.
Игорь Сергеевич смотрел на меня не с холодом хозяина, а усталым, постаревшим взглядом человека, который остался в долгу. — Ты спасла ему жизнь, Аня.
Не только в ту ночь.
Ты вернула ему желание бороться и жить.
Мы оба должны тебе очень многое.
Останься.
Имя, статус, деньги… Всё это может стать твоим по-настоящему.
Мы можем попытаться начать всё с чистого листа.
Я посмотрела на Дениса.
Он стоял у камина, опираясь на трость, но уже прямо.
Он всё ещё хромал, говорил медленно и с паузами, но в его глазах не было пустоты или животного ужаса.
Там была безмерная, тяжёлая благодарность.
И нечто ещё, более сложное и глубокое, на что у меня не хватало сил ответить. — Нет, — тихо, но решительно произнесла я. — Я согласилась на эту сделку лишь ради одной цели — спасти маму.
Я выполнила свою часть соглашения.
Вы заплатили сполна.
Мы квиты.
Я не продаюсь дважды.
Я взяла чек со стола.
Рука не дрогнула.
Это была не цена за год моей жизни.
Это была плата за будущее моей мамы.
А моё собственное настоящее будущее я должна построить сама.
Честно.
Без масок, без золотых клеток и чужих войн.
Я повернулась и направилась к выходу.
Мои шаги гулко отдавались в торжественной тишине огромного, ставшего ненавистным дома, словно удары сердца. — Аня! — позвал меня хриплый, но уже гораздо чётче звучащий голос.
Я оглянулась на пороге.
Денис смотрел на меня, и в его глазах не было ни капли прежней надменности или отчаяния.
Только глубокое, бездонное уважение. — Спа…сибо тебе.
За… всё.
Я лишь кивнула.
Слабо улыбнулась.
И вышла, захлопнув дверь за собой.
На улице падал лёгкий, пушистый снег.
Первый снег этой зимы.
Он был чистым, девственным, холодным.
Я вдохнула полной грудью, ощущая свободу.
Воздух больше не пахнул страхом, ложью и болью.
Он дышал свободой.
Я была никем.
У меня не было ни работы, ни плана, ни крыши над головой.
Но у меня была жизнь.
Моя собственная, выстраданная, вырванная из лап дьявола жизнь.
И это было главное.
Единственное.
Моё.
