— Вот.
Мама хочет именно этот.
Ленивый и самодовольный голос Игоря ворвался в спокойную атмосферу вечера, резко нарушив её, словно тупая игла, проколовшая тонкую ткань.
Ольга медленно оторвала взгляд от книги.
Он стоял над её креслом, нависая, и тыкал в неё экраном телефона, излучавшим холодный, мёртвенный свет.
Она прищурилась, сосредоточив зрение.
На экране переливался хромированный кухонный монстр.
Блестящий, многофункциональный, напоминающий пульт управления космическим кораблём.
Планетарный миксер, мясорубка, блендер, соковыжималка — всё собрано в одном футуристическом корпусе.
Под фотографией крупными цифрами была указана цена, от которой на мгновение перехватило дыхание.
Ольга молча перевела взгляд с телефона на мужа.
Он ждал.
Не задавал вопросов и не предлагал обсудить.
Он ожидал подтверждения, кивка, немедленного согласия.
В его позе, в том, как он небрежно держал этот дорогой девайс, читалась непоколебимая уверенность, что вопрос уже решён. — Угу, поняла.
И что? — её голос прозвучал ровно, возможно, чуть более устало, чем обычно.
Он фыркнул, словно она задала самый бессмысленный вопрос на свете. — Что-что.
Подарим.
У неё скоро юбилей, шестьдесят лет.
Отличный повод.
Мама сказала, чтобы мы подарили этот кухонный комбайн.
Один большой, солидный подарок от всей семьи, чтобы не ломать голову с мелочёвкой. «Мама сказала, чтобы мы подарили».
Эта фраза, произнесённая как чему-то само собой разумеющемуся, зацепилась в сознании Ольги острым крючком.
Не «давай подарим», не «как ты считаешь?», а приказ, спущенный сверху и переданный мужем.
Она медленно отложила книгу на столик.
Вечер перестал быть томным.
В воздухе повисло едва заметное напряжение, которое всегда предшествует буре.
Память услужливо выдала картинку месяц назад.
Такой же вечер.
Только тогда был день рождения её матери.
Ольга металась по квартире, выбирая между кашемировой шалью и дорогими французскими духами, которые мама давно хотела.
Она спросила у Игоря, собирается ли он участвовать.
Он, не отрываясь от танкового сражения на экране монитора, буркнул что-то про непредвиденные расходы на машину.
Она не стала настаивать.
Купила духи сама.
А вечером, когда набирала номер мамы, чтобы поздравить, протянула мужу телефон. «Скажи маме пару слов, ей будет приятно».
Игорь отмахнулся. «Ой, да потом.
Занят я, не видишь?» Он так и не позвонил.
Ни в тот вечер, ни на следующий день.
Просто забыл.
Или, что было ещё хуже, просто не посчитал нужным.
Ольга подняла глаза на мужа.
Он всё ещё держал телефон, и на его лице уже проступало лёгкое раздражение из-за её молчания. — Игорь, а ты помнишь, когда был день рождения у моей мамы? — тихо спросила она.
Он нахмурился, явно пытаясь обработать этот неожиданный и, по его мнению, совершенно неуместный вопрос.
Он напряг память, и на лице отразился сложный мыслительный процесс. — Ну… вроде недавно был.
И что?
Как это вообще связано?
И в этот момент в Ольге что-то щёлкнуло.
Холодно и окончательно.
Как затвор винтовки. — При том, — отчеканила она, и в голосе появилась новая, незнакомая ему твёрдость металла, — что уважение, милый, должно быть взаимным.
Это улица с двусторонним движением, а не твой личный автобан.
Он удивлённо посмотрел на неё, его уверенность начала хрупнуть. — Ты о чём сейчас?
— Я о том, что твоя мать, Светлана Ивановна, получит от меня на юбилей ровно то же, что моя — от тебя на день рождения.
— Ольга сделала короткую, звонкую паузу, глядя прямо в глаза. — Ни-че-го.
Хочешь сделать маме дорогой подарок?
Отличное желание.
Покупай.
На свои.
А меня и мои деньги в свои семейные хотелки, пожалуйста, больше не впутывай.
Лавочка закрыта.
Она спокойно взяла книгу, открыла на том месте, где остановилась, и демонстративно погрузилась в чтение, показывая всем своим видом, что разговор для неё завершён.
Но она понимала, что для Игоря он только начинается.
Тишина, последовавшая за её словами, была густой и тяжёлой, словно мокрое сукно.
Игорь не сразу нашёл, что ответить.
Он просто смотрел на жену, на эту до смешного показную позу — прямая спина, подбородок чуть поднят, взгляд, упрямо направленный в страницы книги, которую она, разумеется, не читала.
Его мозг, привыкший к простому и понятному устройству мира, где его желания считались законом, отказывался принимать новую реальность.
Он несколько раз моргнул, словно стараясь стряхнуть наваждение.
Воздух вокруг него казался плотнее, тяжелее.
Он не кричал.
