— Оля, я хотел поговорить о субботе, — произнёс Илья, заходя на кухню.
Он остановился посреди комнаты и нарочно опёрся на дверной косяк в расслабленной позе.
Этот жест, призванный выглядеть непринуждённо, выдал его с головой.
Так он всегда начинал этот разговор.
Раз в три месяца.
Перед визитом мамы.
Ольга не отрывала взгляд от экрана планшета, лишь медленно водила пальцем по стеклу, перелистывая статью о скандинавском дизайне.
Вечерний свет мягко освещал её лицо, придавая ему спокойствие и почти безмятежность.
Она не произнесла ни слова, давая ему самому развить мысль.
Она знала, что последует дальше — как заученный текст в унылом спектакле. — Мама звонила, подтвердила.
Будет к трём, — продолжил он, замечая, что его намёк остался без внимания. — Я просто подумал… может, в этот раз всё сделаем идеально?
Помнишь, как в прошлый раз она заметила пыль на верхних полках в гостиной?
Он произнёс это мягко, почти извиняясь, словно они оба страдали от невероятной внимательности Натальи Петровны.
Будто не он сам ходил с кислым лицом весь вечер, а Оля, потратившая целый день на уборку, не чувствовала себя обиженной.
Оля, наконец, подняла глаза на него.
Взгляд был ясным, без привычного раздражения. — Помню, — спокойно ответила она. — Ты хочешь, чтобы в этот раз полки были без пыли.
Я поняла.
Такое простое и быстрое согласие сбило Илью с толку.
Обычно на этом этапе начинались споры.
Он уже приготовился к упрёкам и защитным объяснениям о её усталости. — Ну да… и ещё, — набрался смелости он. — Салат.
Тот, с курицей.
Может, поменяем соус?
В прошлый раз он был… ну, немного пресноват.
Для мамы. — Пресноват, — словно эхо, повторила Оля.
Она отложила планшет на стол и скрестила руки на груди.
Поза стала более сосредоточенной и внимательной.
Словно студентка на лекции, боящаяся пропустить важное. — Хорошо.
Другой соус.
Что-то ещё?
Давай сразу обсудим все детали, чтобы я ничего не забыла.
Илья почувствовал себя неловко.
Этот деловой тон показался ему непривычным.
Он ожидал эмоций, споров, чего угодно, только не такого холодного конструктивизма. — В целом всё обычно отлично… Просто… — он замялся, подбирая слова. — Просто хочется, чтобы мама приехала и смогла расслабиться.
Чтобы она видела, что у её сына всё в порядке.
Чтобы её ничто не огорчало.
Она же у меня одна.
Она заслуживает самого лучшего.
Вот оно.
Ключевое высказывание.
Тот самый повторяющийся раз за разом аргумент, оправдывающий любые требования и критику. — Самого лучшего, — медленно, почти по слогам, произнесла Оля.
На губах появилась едва заметная, странная улыбка. — Вот это очень важное уточнение, Илья.
Спасибо, что ты это сказал.
А я всё время пыталась сделать просто «хорошо».
А оказывается, нужно «самое лучшее». — Конечно! — обрадовался он, уверенный, что она наконец поняла его правильно. — Именно!
Чтобы как в лучшем доме!
Чтобы чистота была безупречной, а еда — как в ресторане.
Чтобы она видела, что я не ошибся, что у меня жена — золото!
Он подошёл и обнял её за плечи, чувствуя себя победителем в несостоявшейся битве.
Он добился своего без ссор.
Оля стояла в его объятиях, неподвижная и прямая, как статуя.
Её руки были опущены вдоль тела.
Она смотрела сквозь него, на стену, и улыбка на лице стала шире, но не теплее.
Скорее, в уголках губ появилась нечто острое, хищное. — Не волнуйся, дорогой, — тихо, но чётко произнесла она. — В этот раз всё будет именно так.
Твоя мама получит самое лучшее.
Обещаю.
Она останется абсолютно довольна.
Суббота наступила с неизбежностью приговора.
Илья, заехав по пути домой за большим букетом астр для матери, вошёл в квартиру около двух часов дня.
Он был готов ко всему: к резкому запаху хлорки, к гулу пылесоса, к виду уставшей, но покорной Оли в старом халате, которая металась между плитой и раковиной.
