Сашку, укутанного в тоненькое одеяло, обнаружили холодным утром неподалёку от детского дома в Василькове.
В тот момент ему было всего несколько часов от роду.
Верующая нянечка, почитавшая Михаила Архангела, чью память в этот день отмечали, дала подкидышу имя Игорь.
Саша никогда не знал своих родителей, и поэтому не испытывал по ним тоски.
Другие дети навещались отцами, матерями, бабушками и дедушками, но у Сашки внутри не ёкало.
Он не завидовал, не плакал и не скучал по близким.
Детский дом в Василькове стал для него единственным местом, где он ощущал себя своим.
Правила, действовавшие в детдоме, он считал строгим законом для себя и окружающих.
Одно из негласных правил гласило: сильный всегда прав.
Чтобы доказать своё право быть сильным, он был готов драться до крови и синяков под своими и чужими глазами.
Вот и сейчас Саша тяжело дышал, сидя на скамейке далеко за пределами территории детского дома в Василькове.
День у Сашки испортился с того момента, когда ребята начали играть в футбол в широком коридоре, у самого входа в раздевалку.
В роли мяча выступала ушанка новенького, хрупкого, постоянно жалующегося мальчишки.
Саша по натуре не терпел неудачников, словно боялся, что их зараза перейдёт и на него.
Он с азартом гонял шапку Пети, потом лихо поддел её «черпачком» и с торжествующим криком забросил в ворота раздевалки.
В этот момент появилась Нина Петровна, и уже через пару минут она ловко схватила Сашкино ухо в пальцы.
Особо обидно было то, что позор Сашки видели все.
Вдвойне неприятно — Нина Петровна была его другом и единственным близким человеком.
Он рос под её опекой с рождения до семи лет и всегда помнил, что у неё для него находилось слово поддержки или хотя бы добрый взгляд.
Маленького Сашку она сажала к себе на колени, крепко обнимала, прижимала его лицо, испачканное слезами.
А теперь — молчаливо, за ухо, при всех отправила его в угол. В угол ставили только «недоходов» и «дохликов» — тех, кто по-другому не понимал, немного отстающих.
Сашку в угол никогда не ставили.
Он был старожилом и пользовался особым положением.
Ухо горело от боли.
Саша рванул из угла со всей силы, но Нина Петровна уже скрылась в своём кабинете.
И тут на пути неожиданно возник Петя-дохлик — причина его унижения.
Он стоял, дурашливо улыбаясь, мял шапку в руках.
Саша, развернувшись, влепил дохлику пендоля — пусть знает, как смеяться над ним.
Пендоль был сильным — Петя осел, схватился за горло и стал с трудом ловить воздух.
Потом упал на бок и стал пениться у рта.
Саша в последний раз пнул дохлика ногой и бросился к выходу.
Легко перепрыгнул через забор и по рыхлому снегу, не надевая куртку, направился в парк в Василькове.
Там остановился у старой ели, чтобы отдышаться.
На улице почти наступила весна.
Под ногами лежал тающий снег.
Ботинки промокли и неприятно хлюпали.
Разгорячённый, мокрый от слёз и бега, Саша, не обращая внимания на холод, сел на скамейку и тихо бормотал что-то невнятное.
Он замолчал, когда почувствовал, что кто-то присел рядом. — Не холодно тебе? — раздался тихий голос.
Саша повернулся к источнику звука.
Рядом с ним на скамейке сидел дед.
Борода у него была седая, пушистая. Глаза — серые, внимательные, спокойные.
