Сначала мне казалось, что это явление временное.
Позже стало ясно — так было всегда.
Ирина жила под постоянным контролем своей семьи. — Это нормально, — пыталась она объяснить. — Папа просто волнуется.
У него свои способы проявления заботы.
Забота?
Больше напоминало наблюдение. Когда мы отправились в ресторан без предупреждения отца, он несколько раз звонил ей подряд.
А когда она перестала отвечать, он просто приехал и сел за соседний столик, чтобы показать своё присутствие. — Он просто хотел удостовериться, что со мной всё в порядке, — оправдывала его Ирина.
Постепенно я стал замечать, как отец вмешивается во все стороны нашей жизни.
Куда нам переехать, где работать, с кем общаться.
Когда он предложил мне работу в своей компании, я понял, что это не просто предложение — это требование. — Ты ведь хочешь быть частью нашей семьи? — улыбался он своей холодной улыбкой. — Семья должна держаться вместе.
Каждый семейный ужин превращался для меня в допрос.
Отец Ирины критиковал мою профессию, одежду, даже привычки.
Мать постоянно сравнивала меня с бывшими бойфрендами дочери — и всегда не в мою пользу.
В отличие от этого, родители Тамары всегда относились ко мне с теплом.
Её мама пекла мой любимый яблочный пирог, отец искренне интересовался моими успехами на работе, без всяких подвохов.
Позже я узнал о брате Ирины, который постоянно занимал у неё деньги и не возвращал их.
Он постоянно вмешивался в наши разговоры, давал непрошеные советы и за спиной критиковал меня. — Он просто заботится обо мне, — пыталась меня успокоить Ирина. — Не обращай внимания.
С каждым днём я всё больше ощущал себя в ловушке.
Восхищение Ириной мной словно испарилось.
Теперь она раздражалась, когда я рассказывал о работе.
Закатывала глаза на мои шутки.
Часто повторяла, что я должен «вписаться в семью».
Странно, но я стал вспоминать семью Тамары — её родителей, которые никогда не вмешивались в нашу жизнь.
Её брат помогал нам с ремонтом и не требовал ничего взамен.
Они появлялись только по приглашению, приносили гостинцы детям и уходили, если чувствовали, что мы устали.
Раньше я считал их скучными и слишком правильными.
Но теперь, окружённый семьёй Ирины, понял, какое это счастье — уметь не вмешиваться в чужую жизнь и уважать выбор других.
Забавно, но я начал скучать по нашей с Тамарой квартире.
По детям, конечно — это понятно.
Но ещё… по тому спокойствию, которое царило между нами.
То, что раньше казалось скучным и обыденным — её постоянная занятость с детьми, домашние заботы — теперь воспринималось как проявление любви к семье, а не игнорирование меня.
Тамара никогда не контролировала каждый мой шаг.
Не требовала отчётов.
Её родители всегда были приветливыми и ненавязчивыми.
Они принимали меня таким, какой я есть.
Никогда не пытались меня изменить.
В отличие от семьи Ирины, где меня пытались вписать в их представления о том, каким должен быть «правильный мужчина».
В дождливый августовский вечер я стоял у двери нашей квартиры.
Тамара не открыла сразу.
Она похудела, волосы подстрижены коротко — ей это шло.
Смотрела настороженно. — Я соскучился по детям, — сказал я вместо приветствия.
И это была правда.
Но не вся. — Они у мамы, — ответила она. — Давай говорить здесь, на лестничной площадке.
Она не желала впускать меня в дом.
Наш дом, который когда-то был и моим тоже.
