Тамара Сергеевна аккуратно вытирала пыль с блестящей поверхности старого серванта, когда вдруг в замке раздался поворот ключа.
Сердце ее привычно и с радостью забилось сильнее.
Андрей приехал!
Не один, а вместе с Наташей.
Она сразу же начала суетиться, сняла фартук и поправила на плечах пуховую шаль – в квартире, несмотря на майское солнце, стояла прохлада. – Мамочка, привет! – Андрей, высокий, в стильной куртке, с запахом дорогих духов и каким-то едва уловимым городским шиком, вошел в прихожую.
Он неловко, почти формально обнял ее, касаясь колючей щекой ее лица. – Здравствуй, сынок, здравствуй, – прошептала Тамара Сергеевна, вдыхая его аромат, одновременно чуждый и такой родной. – Наташа, дорогая, как добрались?
Не устали?
Проходите, я как раз испекла яблочный пирог, ваш любимый.
Наталья, его жена, стройная, с острым взглядом и плотно сжатыми губами, последовала за ним.
Она быстро оглядела прихожую оценивающим взглядом, который Тамаре Сергеевне всегда напоминал взгляд ревизора. – Здравствуйте, Тамара Сергеевна.
Доехали нормально, только пробки были на въезде в ваш Борисполь, как всегда. – Ну что же вы стоите, заходите в комнату, руки помойте, и к столу.
Я сейчас чайник включу.
Она суетилась на кухне, небольшой, но уютной, где каждый предмет лежал на своем месте десятилетиями.
Вот баночки с вареньем прошлогоднего урожая – Андрей всегда любил вишневое.
Вот на подоконнике, в глиняных горшочках, ее гордость – фиалки с лиловыми и розовыми цветами.
Это был ее мир, тихий и предсказуемый, вращавшийся вокруг редких визитов сына и ежедневных маленьких ритуалов.
За столом, покрытым старой, но безупречно выглаженной скатертью, они сидели вместе.
Андрей рассказывал о своих проектах, используя слова, которые Тамара Сергеевна не понимала – «дедлайн», «кейс», «стартап».
Она кивала, улыбалась и подкладывала ему самый румяный кусок пирога в тарелку.
Наталья ела молча, аккуратно, почти не прикасаясь к еде, и смотрела на мужа с едва скрываемым нетерпением. – Мам, мы вообще-то по делу приехали, – наконец произнес Андрей, отстраняя тарелку.
Он вытер губы салфеткой и внимательно посмотрел на нее.
В его глазах не было обычной сыновней теплоты, а лишь деловая решимость.
Тамара Сергеевна напряглась. «По делу» обычно означало просьбу о деньгах.
Ее скромные сбережения, которые она копила «на черный день» со своей зарплаты библиотекаря, не раз выручали сына. – Что-то случилось, Дима? – Ничего плохого.
Все наоборот отлично.
Мы решили менять квартиру, расширяться.
Оформили ипотеку на трёшку в хорошем районе. – Ой, как замечательно! – искренне обрадовалась она. – Трёшка – это прекрасно!
Скоро, может, и внуков подарите… – Именно поэтому, – прервала Наталья, и ее голос прозвучал резко, словно щелчок кнута. – Нам нужна стабильность.
И каждая гривна на счету.
Андрей покашлял, собираясь с духом.
Он избегал взгляда на нее, изучая узор на скатерти. – В общем, мам, дело такое… Чтобы банк одобрил большую сумму, нужно было показать дополнительный доход.
Стабильный.
Он сделал паузу.
Тамара Сергеевна ждала, и в груди у нее начал расти холодный, липкий страх. – Твоя пенсия теперь переводится на мой счет! – наконец заявил он, будто это было само собой разумеющимся.
Комната закружилась.
Звуки исчезли.
Тамара Сергеевна смотрела на сына, на его гладко выбритое лицо, на дорогую рубашку и не могла его узнать.
Слова доходили медленно, словно сквозь вату. – Как… как это на твой счет? – прошептала она. – Что ты говоришь, Дима? – Я оформил доверенность, что ты доверяешь мне распоряжаться своими финансами.
И подал заявление в Пенсионный фонд, чтобы переводили на мою карту.
Так удобнее, мам.
Цифровизация.
Двадцать первый век.
Чтобы ты сама не ходила по почтам, не стояла в очередях. – Но я… я ничего не подписывала, – голос ее дрогнул. – Мам, ну не начинай, – поморщился он. – Подпись твоя.
Я ее знаю лучше, чем ты сама.
Немного помог, чтобы процесс ускорить.
Это же для нашего общего блага!
Мы же семья! «Семья…» – эхом отозвалось в ее голове.
Она посмотрела на Наталью.
Та сидела с совершенно невозмутимым выражением, будто речь шла о покупке картошки на рынке. – Мы тебе будем деньги присылать, конечно, – деловито добавила невестка. – На продукты, на коммуналку.
Сколько тебе нужно?
Десять тысяч в месяц хватит?
У тебя же никаких расходов.
Сидишь дома, фиалки поливаешь.
Десять тысяч.
Ее пенсия составляла двадцать две тысячи.
Не так много, но это были ее деньги.
Заработанные сорок лет работы в библиотеке, среди пыльных стеллажей и шелеста страниц.
Это была ее независимость, возможность купить лекарства, не прося сына, угостить подругу пирожками в кафе, съездить летом в санаторий. – Но… это же мои деньги, – прошептала она, чувствуя, как слезы текут по щекам. – Дима, как ты мог? – Мам, прекрати истерику! – голос стал резким. – Я что, чужой тебе?
Я твой сын!
Деньги работают на семью, на наше будущее, на будущих внуков!
А у тебя они просто лежат мертвым грузом.
Или тратятся на всякую ерунду.
Пойми, это не воровство, а оптимизация семейного бюджета.
Он встал, давая понять, что разговор окончен. – Мы поедем, нам еще в Киев возвращаться.
Ты тут подумай спокойно, какое важное дело мы делаем.
Для всех нас.
Они ушли так же быстро, как приехали, оставив на столе недоеденный пирог и тяжёлый, удушающий запах предательства.
Тамара Сергеевна осталась сидеть за столом в пустой квартире, не в силах пошевелиться.
Тишина, которую она так любила, теперь давила на нее, звенела в ушах.
Она смотрела на свои руки, лежавшие на коленях – руки, что качали его в колыбели, стирали пеленки, пекли ему пироги.
И теперь эти же руки оказались пустыми.
Он забрал не просто ее деньги.
Он лишил ее достоинства, права на собственную жизнь, перечеркнул все ее сорок лет труда одним росчерком пера.
Поддельным росчерком. *** Первые дни прошли словно в тумане.
