Ее предназначение заключалось не в том, чтобы быть частью безупречно отлаженного механизма большой медицины. Ее путь — приносить не только лекарства и процедуры в забытые уголки, но и частичку человеческого тепла. Она вернулась спустя шесть месяцев. Без звонка, без предупреждения. В тот самый приемный покой, где даже воздух будто затаил дыхание в ожидании.
Первой ее заметила Ганна. Она вела за собой капельницу и, бросив взгляд на вошедшую девушку в новой стильной форме, сначала даже не узнала ее. Затем глаза распахнулись от удивления.
— Александра?! Это ты? Боже мой, мы уже думали, ты к нам больше не приедешь!
На шум сбежались остальные сотрудники. Медсестры обступили ее плотным кольцом, засыпая вопросами. Александра улыбалась — чувство было странным: вроде бы своя, но одновременно и чужая.
Из кабинета старшей медсестры распахнулась дверь.
— Что за шум? Вам что, платят за разговоры? — раздался знакомый голос.
Оксанка остановилась на пороге и замерла при виде Александры. На ее обычно строгом лице промелькнули удивление, сомнение и… что-то похожее на радость.
— Так… — вымолвила она наконец. — Вернулась? Киев тебя не удержал?
— Удержал, — спокойно ответила Александра. — Но я соскучилась по дому.
Оксанка молча кивнула и внимательно оглядела девушку с ног до головы.
— Ну если так… Новый аппарат УЗИ опять барахлит. Посмотришь? Раз уж теперь у нас столичный специалист…
Она сделала паузу, отвернулась к столу под предлогом поиска бумаг.
— Работа ждет.
Это было ее негласное «добро пожаловать обратно».
Прошло еще полгода. Приемный покой больницы №3 изменился не внешне — он все так же оставался скромным, шумным и полным страдающих людей. Изменилась атмосфера.
Александра не стала новой Оксанкой. Она никого не пыталась переделать или поучать жизни. Просто выполняла свою работу: спокойно, уверенно и с той самой мягкой заботой о пациентах.
Ее уверенность и знания после стажировки начали влиять на окружающих: Ганна теперь вместо сплетен интересовалась современными методами перевязок; молодые санитары наблюдали за тем, как Александра разговаривает с агрессивными пациентами без повышения голоса — и сами начинали действовать иначе.
Даже Оксанка стала мягче: она по-прежнему требовала порядка и ворчала при каждом удобном случае, но теперь ее выговоры больше напоминали наставничество, чем суровое осуждение. Она поняла: сила может проявляться через уважение, а не страх.
Однажды вечером Оксанка подняла глаза от журналов:
— Тот художник… новый альбом выпустил. В городе выставка его картин была недавно. Приезжал сюда… спрашивал о тебе. Говорит, главную работу тебе посвятил.
Александра улыбнулась:
— Я знаю… Я была там на прошлых выходных.
На полотне была изображена больничная палата: луч света из окна освещал сцепленные руки пациента и медсестры во время простой процедуры ухода — почти святого действия. Картина называлась «Исцеление».
Оксанка снова опустила взгляд в бумаги. Но спустя минуту тихо произнесла:
— А ведь я тогда… неправильно тебя встретила… С тем художником… Думала ты балластом окажешься… А вышло…
Она махнула рукой:
— Ладно уж… Иди домой… Смена закончилась… Завтра рано вставать…
Александра вышла на крыльцо больницы под вечернее небо города с мерцающими огнями улиц. Сделав глубокий вдох прохладного воздуха, она улыбнулась про себя.
Она не изменила весь мир.
Не совершила научного прорыва.
Но она преобразила маленькую часть этого мира.
Вернула веру одной сломленной душе.
И исцелила атмосферу всего отделения.
Показала всем вокруг: самое сильное лекарство может быть заключено вовсе не в ампуле,
а в простом человеческом участии.
И это стало самым важным завершением…
И самым светлым началом впереди.
