Если он не расскажет — это сделаю я. Но тогда всё будет куда менее приятно». Ответ Елены последовал мгновенно: поток отчаяния, мольбы, клятв. Я удалил сообщение, не дочитывая до конца. Назар промолчал. Его тишина говорила громче любых слов.
Нотариус был сдержан и официально вежлив. Елена пришла с опухшими от слёз глазами, опустошённым взглядом. Она пыталась что-то сказать, но я лишь взглянул на неё — и слова застряли у неё в горле. В этом взгляде не было ни злости, ни упрёка. Только ледяная пустота — бездна, в которой исчезли двадцать лет совместной жизни.
— Я подпишу всё, что нужно, — тихо сказал я нотариусу. — Без споров и условий. Квартира пусть останется ей, машины тоже. Мне важно одно — чтобы всё это закончилось как можно скорее.
Мы покинули офис нотариуса уже другими людьми. Она осталась стоять на серой улице — маленькая, будто постаревшая за один день, ожидающая от меня хоть слова: прощания или проклятия. Но я прошёл мимо к своей машине и даже не обернулся.
В тот же вечер раздался звонок в дверь гостиничного номера. Я открыл — на пороге стояла Кристина: бледная, с дрожащими руками и глазами полными боли и недоверия.
— Папа… Назар… он всё рассказал… — её голос сорвался в рыдания.
Я впустил её внутрь, усадил на стул и протянул стакан воды. Сквозь слёзы она произносила обрывки фраз: как он пришёл к ней домой, плакал навзрыд, стоял на коленях; уверял, что это была ошибка однажды; говорил о любви только к ней одной.
Я слушал молча и наблюдал за тем, как рушится мир моей дочери — так же стремительно и безжалостно, как несколько дней назад рухнул мой собственный.
— А мама… она знает? — спросила Кристина чуть позже уже спокойнее.
— Знает, — кивнул я.
— И вы… вы с ней…
— Мы сегодня утром оформили развод.
Она снова заплакала — тихо и без истерики; слёзы текли от бессилия перед тем, что уже нельзя изменить.
Я обнял её так же крепко, как когда-то в детстве. Мы сидели молча рядом до самой темноты за окном.
Через неделю я снял скромную квартиру неподалёку. Кристина переехала ко мне: она не могла больше оставаться там, где каждый угол напоминал о предательстве Назара. С ним она общалась только через адвокатов.
Елена звонила ежедневно — но Кристина не отвечала ни разу: боль была ещё слишком свежей и жгучей для разговоров.
Однажды вечером мы сидели вместе на кухне за чашками чая. В квартире было тихо; боль ещё витала в воздухе тяжёлым эхом прошлого предательства – но уже не душила так сильно.
— Ты когда-нибудь сможешь их простить? — спросила Кристина почти шёпотом.
Я посмотрел в окно на мерцающие огни чужого города – жизнь там продолжалась своим чередом вне зависимости от нашей драмы.
— Нет… Прощение не всегда обязательно… Некоторые поступки невозможно простить… Их нужно просто пережить… И идти дальше… Жить дальше…
Она едва заметно кивнула головой. Я положил ладонь поверх её руки – жест простой поддержки и понимания между двумя людьми с разбитыми сердцами.
Прошлого у нас больше не было – оно осталось позади вместе со всеми иллюзиями. Но удивительным образом у нас появилось будущее – другое по форме и содержанию; возможно далёкое от мечтаний прошлого… но своё собственное… Чистое…
Построенное на правде – пусть горькой… но настоящей…
И именно эта правда стала нашей новой точкой опоры – хрупкой… но реальной…
