Он вошёл в гостиную, продолжая говорить на ходу, но внезапно осёкся. Его взгляд скользнул по полкам и остановился на пустом пространстве. Сознание не сразу уловило суть происходящего. Сначала ему показалось, будто это просто игра света или перегоревшие лампы. Он сделал шаг вперёд. Затем ещё один. Весёлое выражение лица постепенно сменялось недоумением — улыбка исчезла, уступив место тревоге.
Он подошёл вплотную к центральной секции стеллажа. Его пальцы коснулись того места, где утром стоял его бесценный Джокер. Он провёл рукой по полке, словно надеясь нащупать невидимую фигурку. Пусто. Он резко обернулся. Оксанка сидела в кресле у окна с книгой в руках и даже не взглянула в его сторону.
— Оксанка? — голос его прозвучал хрипло и напряжённо. — Что здесь произошло? Где… где они?
Она медленно опустила книгу на колени и посмотрела прямо на него. В её взгляде читалась пугающая ясность и спокойствие.
— Где мои фигурки? Ты их переставила? Решила прибраться?
— Нет, — ответила она негромко.
— Тогда куда они делись?! — голос его становился всё громче, в нём появились нотки паники. — Где мои коллекционные экземпляры? Джокер? Хищник? Терминатор? Они что… испарились?
— Не исчезли, — она взяла со столика телефон и разблокировала экран. — Я нашла им более полезное применение.
Она протянула ему устройство с открытым видеофайлом. Дмитрий с сомнением взял телефон в руки. На экране девочка увлечённо рисовала фиолетовым фломастером по лицу его лимитированного Люка Скайуокера. Следующий кадр: мальчик с криком «Ба-бах!» сталкивал Бэтмена с Терминатором — пластиковый киборг падал на пол, теряя руку при ударе о плитку. Дмитрий листал одно видео за другим: вот редкий Хищник без головы валяется под кроваткой; вот плащом Джокера вытирают пролитый сок с пола.
Его лицо побледнело до мертвенной белизны, дыхание стало прерывистым. В глазах отражался ужас от увиденного: уничтожение того, что он считал священным; осквернение любимых реликвий без возможности восстановления или прощения. Он поднял глаза на неё — взгляд был наполнен такой яростью, какой она прежде никогда не видела у него.
— Ты… что ты сделала?! — прошипел он сквозь зубы.
— Видишь ли… у меня началась резкая аллергическая реакция на твой эгоизм, — её голос звучал спокойно и холодно как лёд. — Пришлось срочно устранить источник раздражения.
Она поднялась с кресла, подошла ближе и заглянула ему прямо в глаза. Затем произнесла медленно и отчётливо каждое слово той самой фразы, которая зародилась внутри неё ещё тогда, когда погибла её орхидея:
— Раз ты выбрасываешь мои цветы и вещи без спроса, я тоже очищу дом от твоего присутствия! И начну я с твоих игрушек! Этими пластиковыми идолами ты заставил все стены! И именно на них уходят все твои гривны!
Он смотрел на неё долго… И наконец понял: это был не всплеск эмоций или порыв гнева — это была казнь по всем правилам: хладнокровная, продуманная до мелочей месть за годы пренебрежения её чувствами и вещами; удар тем же оружием – его же «аллергией», но нанесённый точно по самому больному месту – по его гордости и страсти к коллекционированию.
В её взгляде не было ни злорадства, ни сожаления – только пугающая пустота вместо эмоций… И эта пустота была страшнее любой сцены ревности или истерики.
Он ничего не сказал в ответ – слова потеряли всякий смысл. Ни крики, ни обвинения уже ничего бы не изменили – он проиграл окончательно и бесповоротно.
Молча он направился в спальню; спустя несколько минут вернулся с дорожной сумкой наперевес – бросил туда кое-что из одежды наскоро собранной рукой… Прошёл мимо неё молча… Открыл входную дверь… Вышел… Замок щёлкнул за спиной…
Оксанка осталась одна среди оголённых стеллажей гостиной… Она посмотрела на зияющие пустоты там, где раньше стояли его фигурки… И впервые за долгие годы ей показалось: воздух стал чище… легче дышать…
Она глубоко вдохнула… Это было не торжество победы…
Это было освобождение…
