Богдан ушёл от своей жены Леси. И к кому же, скажите на милость? Просто уму непостижимо! Разлучницей оказалась его коллега — та самая Владислава с хлебозавода, где выпекают такую вкусную продукцию, что её знают не только по всему району, но и далеко за его пределами. Как он вообще мог решиться на такое?
Женский коллектив гудел, словно потревоженный улей. Единственный мужчина среди них — молодой, способный пекарь, заботливый отец и супруг — вдруг сблизился с этой…
А «эта» ходила по цеху с высоко поднятой головой: мол, смотрите все, кого я себе заполучила!
Наглая! Как только земля её носит! Да разве ей положено мужиков уводить? Не той бы быть соблазнительницей — не Владиславе.
***
Разведённая Владислава выдала обеих дочерей замуж и теперь коротала дни в своей двушке. По выходным она ездила на перекладных в село ухаживать за маминым огородом. Мать её, Ганна, уже третий год как жила вольной жизнью: засадила двадцать соток картошкой и притворялась немощной старухой. Дочку она использовала как рабочую силу и радовалась: осенью можно будет продать урожай по выгодной цене. А если не получится — ничего страшного: закатит клубни в подпол на зиму, а весной выставит цену вдвое выше. Всё равно купят.
У Владиславы зубы начинали ныть при одном взгляде на бескрайние грядки. Мать была скупа до невозможности: денег на трактор не давала ни при каких условиях. Вот и приходилось младшей Корольковой горбатиться там самой — словно батрачке на барской земле. Конечно, Ганна делилась выручкой. А если к этому добавить пару килограммов маргарина да шесть десятков яиц с банкой масла и килограммом украинского сыра — можно было жить без особых забот. Хоть охрану ставь у проходной хлебозавода — а Владислава умела незаметно пронести продукты мимо самых зорких глаз.
Её девиз был прост: «Не украдёшь — не проживёшь». Молодые сотрудницы жили от зарплаты до зарплаты и радовались хотя бы бесплатному хлебу; но Владислава была из другого теста.
— Ничего страшного, никто не обеднеет! — бормотала она себе под нос, укладывая добытое в холодильник из специального пояса под одеждой.
Правда сказать, эти трофеи особой пользы ей не приносили: фигура у неё оставалась щуплой до крайности; даже нос торчал вперёд как птичий клювик. Внешность явно обошла стороной Королькову-младшую: ни черт лица выразительных тебе, ни форм женственных… Ей бы шпионкой быть — серость сплошная! Осенью наденет своё пальто-шинель с пятнистым узором да чеканит шаг по Заводской улице к Вокзальной как солдат на марше.
Придёт домой, нальёт себе тарелку супа похлёбать да позвонит дочкам для порядка; потом включит телевизор и уставится в очередной сериал. Только этим зрелищем она себя и утешала: там жизнь другая — яркая, полная страстей и неожиданных поворотов судьбы… А тут всё серо да уныло. И ведь чем она хуже этих размалёванных красавиц с экрана? Стоило бы ей приодеться да заглянуть к парикмахеру — ахнули бы все вокруг! Фигура-то подходящая: девяносто-шестьдесят-девяносто… Чем не манекенщица? И возраст ещё вполне приличный — сорок пять лет всего лишь; женщина в самом соку! Так почему же мужчины будто нарочно отворачиваются?
Первый муж её, Иван Корольков, бросил Владиславу ещё когда их младшая дочка Оленька была совсем малышкой…
