Помнится, после твоего последнего «визита вежливости» у тебя вдруг появилось то самое колье, которое ты теперь так тщательно прячешь за прядями волос. Забавное совпадение, правда?
Лицо Натальи Марченко застыло. Маска равнодушия дала трещину.
Оксана Тимошенко повернулась к дочери. Кристина Пономаренко уже плакала — беззвучно, сдержанно, капая слезами на белоснежную скатерть.
— Мама, за что ты так? Чем я тебя обидела?
— Ничем, Кристина. Ты вовсе меня не обидела. Просто ты ничего для меня не сделала.
Она выдержала паузу, позволяя словам осесть в тишине.
— Когда в прошлом месяце я слегла с воспалением легких, твой курьер привез букет. Красивый и недешевый. С визиткой — напечатанной на машинке.
Ты даже не потрудилась подписать ее от руки. Я звонила тебе тогда вечером — пять раз подряд. Ты ни разу не ответила.
Наверное, была слишком занята на своей благотворительной ярмарке, где ты так вдохновенно говоришь о милосердии и помощи ближнему.
Кристина всхлипнула громче. Ее муж Иван Литвин, до этого молчавший, положил ей руку на плечо.
— Мне кажется, вы переходите границы допустимого. Вы не вправе так разговаривать со своей дочерью.
— А ты считаешь себя вправе? — взгляд Оксаны Тимошенко впился в Ивана Литвина. — Ты за пять лет брака даже не удосужился запомнить моё отчество: я Тимошенко, а не Петровна! Для тебя я просто неудобное приложение к наследству. Безликий банковский счет.
Иван откинулся назад и скрестил руки на груди. Его лицо выражало плохо скрываемое презрение.
А тем временем Зоряна Остапенко сидела перед полной тарелкой рыбы. Блюдо остывало под сливочным соусом, который уже начал густеть от холода. Девочка боялась поднять глаза от стола.
— А вот Зоряна… — произнесла Оксана Тимошенко мягче обычного — впервые за весь вечер её голос потеплел. — У нее полная тарелка потому лишь, что она одна пришла сюда сегодня не с ожиданием получить что-то взамен.
Она посмотрела на внучку с теплотой в глазах.
— На прошлой неделе она заглянула ко мне просто так… Принесла вот это.
Оксана достала из кармана жакета маленькую брошку в виде ландыша — старая эмаль местами облупилась, булавка была погнута временем и чужими руками.
— Она нашла ее где-то на блошином рынке и потратила все свои карманные деньги… Сказала: «Цветок похож на тот самый с твоего старого платья». Помнишь фотографию?
Она перевела взгляд на оцепеневшие лица своих детей:
— Вы всегда ждали от меня наполненных тарелок… А она пришла и наполнила мою душу теплом… Ешь спокойно, милая моя девочка. Ты это заслужила по праву сердца…
Первым очнулся Иван Литвин: он усмехнулся холодно и язвительно:
— Какая сцена! Прямо как из пьесы для провинциального театра… То есть вы хотите сказать: всё ваше состояние теперь зависит от цены этой дешевой побрякушки?
— Мои средства зависят от моего ума, Иван… А вот твое положение напрямую связано с моим состоянием — парировала Оксана Тимошенко без тени колебания в голосе.
— Мама! Да ты сама себя не узнаешь! — вспыхнул Александр Романенко; его лицо налилось краской гнева. — Ты устроила этот спектакль только ради того чтобы унизить нас перед ребенком?! Ты сталкиваешь нас лбами! Манипулируешь нами!
— Я всего лишь поднесла вам зеркало… Просто отражение оказалось вам неприятным, Саша…
Зоряна слушала их молча… Она видела страх во взгляде дяди Александра; расчетливую холодность тети Натальи; жалость к себе у матери… И злость без прикрас у отца…
Они вовсе не слышали слов бабушки… Они слышали только шелест гривен… которые словно ускользали сквозь пальцы…
И тогда она поняла всё до конца: правила этой жестокой игры стали ей ясны… И вместе с тем стало понятно одно: бабушка вручила ей единственное оружие против всей этой фальши…
Кристина Пономаренко вытерла слезы и посмотрела на дочь:
— Зорянка… ну скажи хоть слово… Скажи бабушке: это несправедливо…
