Они все затаили дыхание, ожидая её реакции. Ждали, что она испугается, расплачется, уступит свою еду ради других.
Что она снова станет той самой — тихой, удобной, незаметной девочкой.
Зоряна Остапенко медленно подняла голову. В её взгляде не было ни растерянности, ни страха — только спокойная сосредоточенность. Она смотрела не на Оксану Тимошенко, а на свою тарелку. На остывшую семгу и застывший соус.
Затем она взяла в руки нож и вилку с такой аккуратностью, будто выполняла ритуал.
Не торопясь и без суеты, она разделила рыбу на четыре одинаковых части. Точно так же — спаржу: ровно на четыре порции.
После этого она встала. Стул слегка скрипнул по полу.
С тарелкой в руках она подошла к Александру Романенко и молча положила одну часть на его пустую посуду. Потом направилась к Наталье Марченко — ещё одна порция легла перед ней. Затем к Ивану Литвину — третья часть. Последний кусок достался Кристине Пономаренко.
Теперь её собственная тарелка была пуста.
Это был не жест щедрости — это был акт достоинства.
Она вернулась к своему месту и поставила перед собой пустую посуду. Но садиться не стала.
— Спасибо за ужин, бабушка, — произнесла она негромко, но так чётко, что голос разнёсся по всему залу. — Но я не голодна.
Оксана Тимошенко смотрела на внучку с выражением лица, которое никто прежде не видел: в её глазах исчезли холод и строгость. Осталась лишь тёплая гордость без границ.
Она поняла: урок усвоен глубже, чем можно было ожидать.
В комнате повисло ошарашенное молчание. Четыре аккуратных кусочка рыбы выглядели как немой упрёк под сливочным соусом.
Никто даже не прикоснулся к еде.
Первой очнулась Наталья Марченко. Она поднялась с грацией модели и посмотрела на мужа с отвращением:
— Игровые долги? Александр… как банально это звучит.
Не дожидаясь ответа, она направилась к выходу. Каждый её шаг по паркету звучал как укол в самолюбие Александра Романенко.
Иван Литвин усмехнулся и повернулся к жене:
— Ну что скажешь теперь? Твоя мать выставила нас всех напоказ… А твоя дочь ей подыграла. Просто образцовая семья!
Он тоже поднялся из-за стола и бросил салфетку рядом с тарелкой:
— Я жду тебя в машине.
Александр Романенко и Кристина Пономаренко остались сидеть напротив друг друга: брат с сестрой — чужие люди под одной фамилией. Униженные до основания. Обнажённые до сути своей слабости.
Наконец Александр поднял взгляд на мать:
— Ты довольна? Всё разрушено…
— Я ничего не ломала, Саша… Я просто убрала подпорки — а дом сам развалился от гнили внутри…
Он молча вышел из комнаты, даже не взглянув на Зоряну Остапенко. Кристина осталась одна за огромным столом напротив матери и дочери; перед ней лежал кусочек рыбы как символ поражения.
— Мама… я…
— Иди уже, Ира… — мягко сказала Оксана Тимошенко. — Муж тебя ждёт…
Кристина Пономаренко поднялась медленно и ушла почти вслепую от стыда или растерянности…
Когда шаги стихли за дверью, Оксана Тимошенко поманила официанта лёгким движением руки:
— Уберите всё это… И принесите нам десерт… Два крем-брюле…
Она перевела взгляд на внучку: та всё ещё стояла у своего места неподвижно…
— Садись же… милая…
Зоряна Остапенко опустилась обратно на стул; теперь в её глазах вместо страха появилось спокойное осознание происходящего…
— Теперь они будут меня ненавидеть… — прошептала она почти неслышно…
Оксана Тимошенко накрыла ладонь внучки своей сухой рукой с неожиданной теплотой:
— Нет… Они будут бояться тебя… А страх куда надёжнее любви…
Несколько секунд они смотрели друг другу прямо в глаза…
