— Мама, ну пожалуйста, всего на час, — Дмитрий повторял эту просьбу уже в третий раз, и с каждым разом его голос становился всё более жалобным и тонким. Он стоял посреди их небольшой гостиной, чувствуя себя неловким подростком, застигнутым врасплох.
Лариса даже не повернула головы. Она сидела в единственном кресле — том самом, которое особенно нравилось Орисе, — выпрямив спину до предела и с явным неодобрением разглядывала детские рисунки, приклеенные скотчем к дверце холодильника. Её молчание звучало громче любой упрёк. Она появилась сорок минут назад без предупреждения — просто возникла на пороге с чемоданом и выражением лица человека, которому все вокруг обязаны. Сейчас же своим надменным присутствием она превращала уютную семейную квартиру в подобие зала ожидания для высокопоставленных гостей.
— Мам, поезд прибудет через полтора часа. Мне нужно доехать до вокзала встретить Орисю… Ты же понимаешь: она после дороги, с сумками…
Он беспомощно оглядел комнату. Пятилетний Михайло сосредоточенно сооружал кривую башню из конструктора, а трёхлетняя Екатерина пыталась накормить плюшевого зайца пластиковой морковкой. Обычная домашняя суета, которая ещё недавно казалась ему привычной частью жизни, теперь выглядела хаосом и беспорядком — словно обвинение в глазах матери.
Наконец Лариса соизволила отреагировать. Она медленно перевела взгляд от холодильника к внукам с выражением брезгливого недоумения — как будто перед ней оказался товар сомнительного качества.
— Дмитрий… — произнесла она его имя так, словно проглотила что-то неприятное. — Сейчас я скажу тебе одну вещь. Постарайся понять сразу.
— Что именно?
— Мне твои дети ни к чему! Я сюда приехала отдыхать! А не нянчиться с вашей ребятнёй! Так что даже в одной комнате с ними оставаться не собираюсь!
Её слова прозвучали спокойно и холодно — без повышения голоса они прозвучали особенно тяжело и неумолимо. Дмитрий почувствовал жар приливающий к щекам: это был не просто отказ — это было уничижение его семьи и самого его отцовства.
— Но это ведь всего лишь час… — пробормотал он почти неслышно, уже осознавая всю бессмысленность своих попыток.
— Мне всё равно, — резко оборвала она разговор и неспешно поднялась с кресла. Вместо того чтобы направиться к выходу или хотя бы остаться на месте, она пошла дальше по квартире внутрь — уверенной походкой хозяйки дома.
Дмитрий машинально двинулся за ней. Он сам толком не понимал зачем: то ли хотел остановить её словами, то ли просто инстинктивно следовал за угрозой вторжения в личное пространство.
Лариса вошла в спальню супругов и уверенно подошла к шкафу-купе у стены. С лёгким скрипом открыв зеркальную дверь, она начала осматривать содержимое: сначала мужскую часть гардероба Дмитрия — рубашки да костюмы,— а затем её взгляд переместился на сторону Ориси.
— Посмотрим-ка… что тут у вашей модницы припасено для выхода в свет? — пробормотала она скорее себе под нос.
Её рука с массивным золотым кольцом легко скользнула между аккуратно развешанными платьями жены Дмитрия. Она перебирала их грубо и бесцеремонно: отодвигала плечики так же равнодушно, как если бы рылась среди одежды на распродаже секонд-хенда.
— Это что за мешок? Боже мой… И цвет какой ужасный… А вот это наверняка «нарядное», да?
Она говорила спокойно и даже слегка насмешливо — без злобы или раздражения; но именно эта холодная отстранённость пугала сильнее любого гнева. Дмитрий стоял в проёме двери парализованный: он наблюдал за тем, как чужие руки копаются среди вещей его жены; прикасаются к её платьям; оценивают её вкус… И ничего не мог сказать.
Он должен был остановить мать прямо сейчас. Должен был сказать: «Мама, прекрати! Это вещи Ориси!» Но язык словно прирос к нёбу; слова застряли где-то глубоко внутри него.
Перед ним стояла не просто женщина из прошлого – перед ним была Лариса: мать-стихия из детства; та самая сила природы против которой он никогда не умел идти наперекор. Любая попытка возразить ей казалась столь же бессмысленной как желание остановить бурю голыми руками.
А его молчание стало для неё пустотой – невидимым фоном для её действий. Лариса продолжала действовать методично и уверенно – так могла вести себя только женщина с многолетним непререкаемым правом матери главы семьи…
