Слова Александра — «я никому ничего не должен» — не просто прозвучали в тишине. Они словно растворились в воздухе, пропитали собой всё пространство комнаты, сделав его вязким и тяжёлым. Эти слова осели на мебели, впитались в ткань её пальто, будто проникли под кожу. Это было не просто высказывание — это была его кредо, манифест полной отрешённости от всего, что требовало хоть капли усилий или душевного участия. Юлия смотрела на него, и её гнев постепенно терял свою пылкость. Он застывал внутри неё, превращаясь в нечто острое и прозрачное, как лёд.
Она промолчала. Больше не было смысла говорить. Он уже воздвиг вокруг себя неприступную стену самодовольства и равнодушия, которую нельзя было пробить ни доводами разума, ни мольбами. Не проронив ни слова, она повернулась и направилась к тумбе у входа. На её полированной поверхности рядом с флаконом духов и несколькими чеками лежали ключи. Металлический брелок с автомобильной эмблемой тускло отражал свет лампы — именно за ним она пришла. Просить она больше не собиралась. Она решила действовать.
Её шаг был резким и решительным. Но несмотря на кажущуюся расслабленность Александра, он оказался настороже. Он даже не поднялся с дивана — лишь молниеносно метнул руку вперёд и перехватил её движение буквально в сантиметре от связки ключей. Его пальцы сомкнулись на её запястье без боли, но с такой холодной уверенностью собственника, будто он ловил чужую руку за попытку присвоить то, что ему принадлежит по праву. Это было не жестокостью — это унижало тоньше: как если бы остановили непослушного ребёнка или домашнее животное.
— Я сказал: не трогай, — произнёс он ровным голосом с металлической ноткой.
И тогда внутри неё что-то оборвалось. Как будто щёлкнул выключатель: вместо вспышки ярости включился режим хладнокровного расчёта последствий. Она попыталась выдернуть руку — безуспешно: его хватка оставалась непреклонной. Тогда Юлия подняла взгляд на него — и весь накопившийся внутри холод прорвался наружу одним-единственным криком: громким настолько, что заглушил звук телевизора.
— Моя мама помогла тебе купить эту машину! А ты даже разок из больницы её забрать не можешь? Совсем совесть потерял?!
Он остался неподвижен — только чуть сильнее сжал ей запястье в ответ на обвинение, словно напоминая о своей власти над ситуацией. И глядя в его спокойное лицо с упрямым выражением победителя по умолчанию, Юлия вдруг поняла: она проиграла эту схватку лишь потому, что играла по его правилам — правилам наглости и безразличия к другим людям. Но учиться она умела быстро.
Она прекратила сопротивление; тело обмякло у него в руке. Сделав шаг назад, она почувствовала ослабление хватки — он отпустил её запястье самодовольно уверенный в своей победе. Она же даже не потёрла руку: просто опустила её вниз и посмотрела на него так же бесстрастно и холодно, как смотрят через стекло микроскопа на насекомое во время наблюдения за поведением объекта исследования. Ни злобы в этом взгляде уже не осталось… Ни боли… Только презрение.
Не говоря ни слова вслух, Юлия вновь взяла телефон со стола. Её пальцы быстро скользили по экрану с точностью человека знающего цель своих действий до мелочей. Александр тем временем снова развалился на подушках дивана с выражением удовлетворения на лице; он был уверен: сейчас последует звонок матери или очередная сцена жалоб.
Но вместо этого Юлия открыла приложение такси и пролистала предложения до раздела «Бизнес». Указала адрес больницы как конечную точку маршрута и нажала кнопку вызова машины без колебаний или сомнений — словно выполняя заранее составленный план действий.
На экране появилось уведомление о прибытии чёрного седана бизнес-класса через семь минут; оно тут же исчезло после подтверждения заказа… Но телефон она убирать не стала.
Юлия также не ушла из комнаты ожидать машину где-нибудь подальше от раздражающего присутствия Александра…
