Оксане было двадцать восемь, а Никите — четыре. Первый год после трагедии они жили втроём: Ганна помогала с мальчиком, а Оксана старалась вернуться к жизни, совмещая работу и медленное преодоление утраты.
Затем в их жизни появился Алексей.
Постепенно Никита начал отдаляться от бабушки — это происходило так естественно, что становилось страшно. Алексей не запрещал ребёнку вспоминать погибшего отца, он просто наполнял его дни новыми событиями. Поездки на дачу к «папе Алексею», рыбалка вдвоём, разговоры о машинах и мужских делах.
— Никита, помнишь, как мы с дедушкой в зоопарк ездили? — спрашивала Ганна во время редких встреч.
Мальчик хмурился:
— Э-э… вроде да… А папа Алексей сказал, мы скоро в дельфинарий поедем!
Новые впечатления безжалостно вытесняли прежние — такова детская логика.
Ганна пыталась сопротивляться. Звонила дочери, просила разрешения приехать или забрать внука на выходные.
— Оксана, я ведь бабушка! Я имею право видеть Никиту!
— Конечно, мама. Но Алексей считает, что ребёнку важна стабильность. Новая семья — новые порядки.
— Какие такие порядки? Чтобы он забыл родную бабушку?
— Речь не о том, чтобы забыть… Просто нужно реже встречаться. Это ради его спокойствия.
«Ради ребёнка» — удобный аргумент для любого взрослого решения.
Встречи становились всё более редкими: сначала раз в месяц, потом ещё реже. Никита приходил аккуратно одетый и вежливый — словно чужой мальчик. Он рассказывал о новом папе, о доме, куда они переехали жить вместе с ним и мамой, о новых друзьях во дворе.
— Ганна! А у нас теперь собака есть! Папа Алексей купил!
