Он до дрожи боялся, что не узнает её. Пятнадцать лет — срок нешуточный. Это почти целая эпоха, стиснутая между прошлым и настоящим. В последний раз Роман видел Ярину, когда им обоим было по пятнадцать — два неуклюжих подростка, дрожащих от первых чувств и бушующих гормонов. Теперь им исполнилось по тридцать. Он — успешный совладелец сети ресторанов в Киеве, с лёгкой тенью усталости в глазах и дорогими часами на запястье. А она… Что могло произойти с ней за это время в этом забытом всеми провинциальном городке, где казалось, само время застыло в вязком сиропе безысходности?
«Наверняка у неё трое шумных детей, вечная уборка и муж-пьяница, который сутками уставился в телевизор», — с неожиданной для самого себя злобой подумал Роман. — «Глаза потухшие, руки красные от холодной воды…»
Почему злость была направлена именно на неё? Это чувство было нелогичным, почти детским. Ведь именно он тогда сбежал прочь, поддавшись давлению родителей. Он оборвал все связи между ними, перестал отвечать на её робкие письма с марками и запахом дешёвых духов с ароматом луговых цветов. Он пытался забыть её: утопить воспоминания в пивных Лондона и случайных объятиях незнакомок. Но глубоко внутри он всё равно злился на неё — за то, что отпустила его без борьбы, не удержала криком или слезами… Только смотрела ему вслед своими огромными серыми глазами полными боли — глазами его совести.
В родной школе его встретили как кинозвезду: хлопали по плечу, кричали «Роман!», толкали локтями и требовали рассказов о «загнивающем Западе» и киевской богеме. Ему было неловко от этой показной восторженности; она казалась душной маской чужого праздника. Он искал среди лиц только одно — её лицо — но так и не находил. И даже почувствовал облегчение: «Ну и ладно… К чему эта глупая тоска по выцветшему прошлому? Зачем мне эта Ярина со своей предсказуемо унылой судьбой?»
Но потом он увидел её.
Она появилась в дверях актового зала чуть позже остальных и оглядывалась с той же застенчивостью, что была у неё пятнадцать лет назад. Всё внутри Романа перевернулось.
У Ярины были те же тонкие до хрупкости руки с голубыми венками на запястьях; то же лисье лицо с огромными глазами; те же светлые волосы — теперь собранные в небрежный хвостик, из которого выбивались шелковистые пряди на шею. На ней было простое ситцевое платье — но сидело оно так изящно, словно создано специально для неё искусным модельером. Она совсем не походила на измученную бытом женщину с кучей детей: перед ним стояла взрослая копия той самой девочки из памяти.
Вспомнился момент яркий как вспышка: они стояли у школьного окна во время первого снега; он смотрел на её профиль и наблюдал за тем, как снежинки тают в волосах… И вдруг выдохнул:
— Какая же Ярина красивая…
Его друг Ярослав тогда фыркнул со своей обычной насмешкой и хлопнул его по спине:
— Ну ты загнул! Красота! Вот Екатерина — это да! Видел косы до пояса? А кожа какая! А твоя Лидка… бледная вся да прыщавая какая-то…
На лице Ярины тогда действительно были веснушки да пара подростковых прыщиков — но Роману они казались милыми чертами юности. Однако под колким взглядом друга он стушевался:
— Ну да… может быть…
А как теперь подойти к ней? Как начать разговор? В пятнадцать лет мир делился строго пополам: мальчики отдельно от девочек; любое слово или взгляд могли стать поводом для насмешек или слухов. Та же Екатерина обязательно бы закричала про «жениха» и «невесту».
Идею спасения тогда вновь подкинул всё тот же Ярослав: пригласил половину класса к себе домой отметить день рождения. Квартира у семьи Ярослава была тесновата для такого количества гостей — но именно это создавало ту особую атмосферу весёлого хаоса, которую так обожали подростки того времени. Мама Ярослава устраивала шарады вместе со всеми детьми; потом они всей компанией играли новенькими трансформерами из подарков. Самого большого робота-автобота принёс Роман.
— Мам! — поймал он мать вечером перед этим событием. — Можно я весь класс позову?
— Весь класс?! — удивилась она округлив глаза. — Романчик… куда мы их всех посадим-то? Их ведь сорок человек!
— Ну ма-а-аам! Ну пусть хоть кто-нибудь придёт!
— Всё равно все не придут… – донёсся спокойный голос отца из кабинета…
