Ответа, разумеется, не последовало. Однако Алексею почудилось, будто дыхание мальчика на мгновение сбилось — словно тот изо всех сил пытался удержать внутри нечто слишком тяжёлое и необъятное для своего маленького тела.
Через несколько дней Алексей с удивлением заметил ещё одну странность. Никита неизменно выбирал один-единственный угол комнаты. Остальные участки пространства его совершенно не интересовали — будто именно этот квадратный метр имел для него особое значение. Алексей отодвинул комод, частично заслонявший стену, и внимательно осмотрел её. Он искал пятна на обоях, трещины, следы сырости или сквозняков — всё было в порядке. Но воздух в этом месте ощущался плотнее и холоднее, чем в остальной части комнаты. С той самой минуты спокойный сон покинул Алексея навсегда.
Он стал проводить ночи в кресле напротив детской кроватки с ноутбуком на коленях — делая вид, что работает, но на деле не сводя глаз с Никиты. И самое поразительное заключалось в том, что во сне ребёнок был абсолютно спокоен: он крепко спал и казался умиротворённым. Его тянуло к стене исключительно днём — в те моменты, когда отец ненадолго отвлекался или выходил из комнаты.
А затем раздался тот самый крик. Глубокой ночью электронные часы отсчитывали 2:14 яркими красными цифрами. Тишину внезапно прорезал не просто плач — это был пронзительный вопль ужаса, донёсшийся из радионяни. Алексей вскочил с постели; сердце бешено колотилось где-то у самого горла. Он ворвался в детскую и застыл на пороге: Никита вновь стоял в своём углу — но теперь его тело было напряжено до предела; кулачки то сжимались судорожно, то разжимались; всё его существо охватила беззвучная дрожь. Алексей бросился к нему, поднял на руки и прижал к себе.
— Всё хорошо, сынок… Папа рядом… Всё хорошо…
Но Никита не успокаивался. Напротив — он выгибался всем телом; пальчики цеплялись за пижаму отца не ради утешения — он пытался вырваться и вернуться обратно к стене. Его вопль становился всё громче и отчаяннее. В ту ночь Алексей впервые за много лет заплакал: он сидел прямо на полу с бьющимся в истерике сыном на руках и ясно осознавал — это не каприз и не болезнь в привычном смысле слова… Это было что-то совсем другое. Что-то по-настоящему серьёзное.
С первыми проблесками рассвета он набрал номер специалиста по детской психологии — тот самый контакт он сохранил ещё неделю назад, но всё никак не решался позвонить.
— Я понимаю… возможно, это прозвучит странно… — голос хрипел от усталости и недосыпа. — Но я уверен: мой сын пытается мне что-то сказать… И поверьте… то, что он хочет сообщить… пугает до глубины души.
На следующий день у них дома появилась Юлия. Женщина была спокойной и внимательной; её взгляд был мягким и проницательным одновременно. Она неспешно играла с Никитой, разговаривала тихим мелодичным голосом и наблюдала за каждой его реакцией с тонкой чуткостью профессионала.
И тогда мальчик словно дождался нужного момента: поднявшись на ещё слабые ножки своей привычной походкой направился прямиком к тому самому углу комнаты. Он прижался плечиком к стене – сразу видно было: ему стало легче именно там.
Юлия внимательно следила за происходящим – её лицо стало серьёзным.
— Алексей… — произнесла она негромко после того как отошла вместе с ним чуть в сторону от ребёнка. — Ответьте честно: после смерти вашей жены кто-нибудь жил здесь постоянно? Родственники? Няни?
— Нет… никто… – покачал головой Алексей медленно.– Только днём приходили няни… Но ни одна долго не задерживалась – Никита начинал плакать при их появлении… Не переставая… В итоге все сами уходили…
Юлия молча кивнула – видно было: она обдумывает сказанное – а затем попросила оставить её с ребёнком минут на пятнадцать вдвоём.
Алексей ощутил резкий прилив тревоги – раньше он никогда не оставлял сына один на один с незнакомыми людьми… Но во взгляде психолога читалось больше чем просто профессиональный интерес – там было искреннее желание помочь…
Он согласился без слов…
