Любая случайность — это всегда чей-то чужой выбор, но точно не мой. Всё произошло в октябре, когда небо стало густым, как сливки, а листья медленно и обречённо скользили по мокрому асфальту. Я не стремилась к истине. Даже подвоха я не искала: всё случилось лишь потому, что однажды его телефон остался на подоконнике экраном вверх. Знакомое лицо, к которому я давно утратила иллюзии. Пять непрочитанных сообщений. Неизвестный номер — судя по тону, писала женщина. Слова были короткие: «Скучаю. Ты обещал». А потом — глупые эмодзи, как у подростков: сердечки с цифрами.
Ты обещал… Уже кому-то другому. Не мне.
Я замерла на секунду. Могла бы выключить экран, забыть об этом моменте, оставить всё как есть. Но если можно — значит нельзя. Я протянула руку и прочитала всё до конца.
А потом смотрела ночью на него — как он спит крепко и безмятежно, даже не догадываясь о том, что его жизнь уже свернула в сторону совсем не ту, о которой он мечтал.
Первым ощущением была вовсе не боль — скорее ледяное спокойствие и предчувствие финала. Я заварила чай, включила ночник и села за кухонный стол. Легко касаясь экрана пальцами, написала ей от его имени:
— «Я помню. Всё будет».
Так началась моя игра.
***
Время стало моим главным союзником. Оно растеклось вязкой тягучестью: каждый день превращался в проверку на выдержку и хладнокровие. Я наблюдала за собой и за ним так внимательно, словно была следователем на месте преступления — замечала каждую мелочь: кто раньше проснулся, кто задержался дольше обычного, кто улыбнулся невпопад.
Женщина писала каждое утро без исключения. Начиналось всё одинаково: «Доброе утро, мой». Иногда добавляла пару строк или просто ставила многоточие с оттенком чувства.
Я представляла её себе разной: то юной и доверчивой до глупости; то старше меня — отчаянной настолько, чтобы хвататься за любую возможность быть “особенной”.
Я отвечала ей так же сухо и лаконично, как это сделал бы он сам — без нежности или сюсюканья. Я знала его стиль досконально: слышала десятки разговоров по телефону с тем же усталым голосом и профессиональной холодностью.
— Сегодня никак не получится — завал на работе… — написала я однажды.
— Ты совсем забыл про меня… — пришёл ответ почти сразу.
— Не забыл… Просто сейчас слишком рискованно…
Я отвечала отстранённо и жёстко.
С каждым днём я балансировала на грани тонкого льда: важно было ни разу не сорваться ни словом лишним, ни эмоцией ненужной или опечаткой случайной.
Но мне это нравилось больше всего остального: больше слёз или скандалов; больше упрёков или бессмысленных разговоров в пустой спальне с разбросанным телефоном рядом.
У меня был план — а когда есть план, вся остальная жизнь становится игрой со своими чёткими правилами.
Главное было их помнить.
***
На работе всё шло ровно и предсказуемо. Муж оставался деловым и собранным человеком: по вечерам наливал себе виски под музыку из колонок; ставил посуду в машину; открывал ноутбук для каких-то рабочих дел; иногда целовал меня в макушку мимоходом и сонным голосом бормотал:
— Ты у меня самая лучшая…
Но мне это уже было ни к чему.
А параллельно где-то там я строила для его любовницы отдельную реальность из словесных миражей: сначала давала ей крупицы надежды… потом разрушала их разочарованием… а затем вдруг намеренно отпускала немного тепла:
— Ты особенная…
— Тогда почему мы до сих пор не вместе?
— Ещё рано… Всё должно идти по плану…
Она начинала играть по моим правилам: то угрожая раскрыть правду; то заливаясь слезами через сообщения; то снова надеясь на перемены…
Я хладнокровно тушила её вспышки эмоций фразами-шепотом:
«Потерпи… Всё изменится… Только молчи…»
Ей нравилась эта опасная игра так же сильно… как теперь нравилась она мне тоже.
