— Я ведь тоже изменилась, Марта. Я искренне благодарна тебе за квартиру. Честно. Но я ведь не просила об этом. Это было твоё решение. А Людмила говорит, что раз ты оформила дарственную — значит, я теперь обязана.
Старушка отвела взгляд в сторону, её пальцы нервно мяли плотную ткань халата.
— Ничего ты не должна, — тихо проговорила Марта. — Я могла бы её остановить, но не стала. Не хотела портить ей отпуск — она так давно никуда не выбиралась. Но и тебя нагружать мне не хочется. Ты и так много делаешь… Я же тоже мать, понимаю всё это. Постараюсь справиться сама.
Дарина ощутила облегчение — словно с души сняли тяжёлый камень. Её не упрекнули, не напомнили о «долге». Бабушка просто дала понять: она всё понимает.
— Бабуль, давай без подвигов. Я же вижу: тебе даже приготовить завтрак уже трудно даётся. Давай мы наймём сиделку? Вместе с Людмилой.
Марта сжала губы в тонкую линию, постучала пальцами по столешнице и медленно кивнула:
— Не люблю чужих людей в доме… но пусть будет так. А то мы обе тут свалимся.
Будто занозу вынули из сердца — стало легче дышать. Дарина не спешила уходить: они посидели за чаем, перебрали старые снимки. Бабушка рассказала, как Оксана из соседнего подъезда снова застукала мужа на сайте знакомств; как у них опять течёт кран на кухне, а звать сантехника Оксана отказывается — боится, что «сдерут втридорога».
Эти разговоры вернули Дарину к жизни: ей недоставало этого простого человеческого тепла и возможности отвлечься на чужие заботы без давления и требований.
Позже вечером, когда ребёнок наконец уснул и Дарина осталась одна на кухне, она набрала короткое сообщение: «Бабушка согласна на сиделку. Мы оплатим половину расходов. Я не могу жить там с Богданом или таскать его каждый день туда-сюда. Надеюсь на понимание».
Людмила прочитала сообщение молча — ответа не последовало. И это даже показалось Дарине облегчением: возможно, до утра мать остынет и всё обдумает спокойно.
Но утром пришло первое сообщение: «Хитро придумано! Теперь ещё и платить должна я?!»
А спустя десять минут следующее: «Не перекладывай свои обязанности на меня! Дайте мне хоть раз передохнуть! Наверняка никакой сиделки нет — ты просто мстишь мне! Платить ничего не собираюсь!»
Каждое новое уведомление заставляло Дарину вздрагивать; сердце то замирало от напряжения, то начинало бешено колотиться от тревоги. После нескольких сообщений наступило знакомое оцепенение — будто снова стала той самой девочкой, которую ругали за пролитую воду или разбитую чашку.
Но теперь она была взрослой женщиной и имела право принимать решения самостоятельно.
«Людмила, мы уже всё решили сами. Мне не нужно твоё одобрение или разрешение. Просто ставлю тебя перед фактом — так же как ты делала со мной», — написала она в ответ через мессенджер.
Ответа больше не последовало; вместо этого Людмила добавила дочь в чёрный список контактов.
Дарина перечитывала переписку несколько раз подряд… Внутри защемило от обиды — но вместе с тем стало легче дышать: теперь ей больше не нужно было одной пытаться выстраивать мост через реку непонимания под градом камней с другого берега…
