Это был откровенный обман. Замысел Оксанки начал рушиться буквально на глазах. Богдан немедленно позвонил Данилу.
— Даня, не вези маму никуда. Она все придумала. Никто ее не приглашал.
После этого он снова набрал номер матери. Его голос звучал отрешенно и устало.
— Мама, зачем ты врешь? Кристина тебя не звала. Тебя там никто не ждет. Данила можешь не ждать — я уже с ним поговорил.
Ответом стала тишина, а затем из трубки донесся тот самый знакомый, пугающий до дрожи вой — не плач, а звериный вопль, полный ярости и отчаяния.
— Как вы смеете! — закричала она сквозь рыдания. — Я вас родила! Я вас вырастила! А вы… вы оставляете меня умирать в одиночестве! Вы меня в могилу сведете!
Она кричала долго, обвиняя всех в предательстве и бессердечии, пока голос окончательно не сорвался на сиплый хрип.
Богдан слушал молча, стиснув кулаки. Приступ истерики оборвался так же резко, как и начался.
Оксанка швырнула трубку. В доме повисла гнетущая тишина. Спустя два часа раздался тревожный звонок от испуганного Данила.
— Ребята, приезжайте срочно! Мама… она наглоталась таблеток… каких-то разных… всё подряд…
Дальнейшие часы превратились в лихорадочный кошмар: «швидка», больничные коридоры, встревоженные лица медиков.
Оксанка осталась жива, но последствия оказались ужасными. Новый тяжелый инсульт полностью лишил ее способности передвигаться самостоятельно.
Врачи сразу дали понять: надежды на восстановление почти нет. Но даже прикованная к постели она нашла способ терзать близких своим присутствием.
Она не плакала — она выла без остановки до самого сна. Стоя в больничном коридоре, Кристина смотрела на осунувшееся лицо Любомира, который срочно вернулся из санатория; на заплаканные глаза Данила; на каменное выражение Богдана — и понимала: к Оксанке она не испытывала ни капли сочувствия.
