– Марьяна, – прохрипел он, с трудом подбирая нужные слова, – я всё решил сам. Оксанка здесь ни при чём. Это мой выбор, и я от него не отступлю.
– Но, папочка… – Марьяна всхлипнула наигранно, вытирая глаза, в которых не было ни капли влаги. – У меня ведь всё рушится! Муж уходит, крыши над головой нет… А ты даже не хочешь помочь своей родной дочери…
Оксанка, всё это время стоявшая в дверях палаты и молча наблюдавшая за происходящим, вдруг шагнула вперёд.
– Марьяна, хватит уже, – сказала она усталым голосом. – Ты же видишь его состояние. Ему противопоказаны любые волнения.
– Замолчи! – сестра резко обернулась к ней с лицом полным раздражения. – Ты только и умеешь командовать! Всегда была такой — всё себе забирала и про сестру забывала!
Отец закрыл глаза; дыхание его стало тяжёлым и неровным. Медсестра, до этого старающаяся не вмешиваться в семейную сцену, заметив ухудшение состояния пациента, поспешила вмешаться:
– Прошу вас потише! Пациенту необходим полный покой. Разве вы не видите его состояние? Немедленно покиньте палату!
Марьяна поняла: перегнула палку. Она тут же сменила тон и снова обратилась к отцу:
– Папочка… ну пожалуйста… Давай составим новое завещание? Я ведь твоя дочь… Всегда тебя любила…
Но тут случилось то, чего никто не ожидал. Отец собрал остатки сил и открыл глаза. Его голос прозвучал неожиданно твёрдо:
– Уходи отсюда, Марьяна. Сейчас же уходи. Ты всегда думала только о себе. А Оксанка — единственная из вас двоих по-настоящему заботилась обо мне и о нас всех. Моё решение окончательно.
Эти слова повисли в воздухе тяжёлым грузом. Лицо Марьяны побледнело; губы её дрогнули — но ответить она не успела: медсестра уже звонила дежурному врачу из-за ухудшения состояния больного.
Оксанка бросилась к отцу и нежно обхватила его ладонь своими руками — ей казалось, что время ускользает сквозь пальцы. Хотелось зарыдать навзрыд как ребёнку — но она держалась изо всех сил: сейчас нельзя было тревожить его ещё сильнее.
Лицо Марьяны перекосилось от злости вперемешку с обидой — но она быстро взяла себя в руки и натянула маску заботливой дочери.
– Папуль… ну зачем ты так говоришь? – пробормотала она с показной мягкостью в голосе. – Я просто переживаю за своё будущее… У меня ведь никого нет кроме тебя да Оксанки…
Отец перебил её решительно:
– Своё будущее ты выбрала сама — теперь сама за него отвечай, – сказал он с той уверенностью в голосе, которую давно никто от него не слышал. – А сейчас уйди отсюда… Мне нужен покой.
– Папа… пожалуйста… не волнуйся… Всё будет хорошо… Я рядом… всегда рядом… – прошептала Оксанка тихо ему на ухо, поправляя одеяло на груди.
Понимая своё поражение окончательно и бесповоротно, Марьяна резко развернулась на каблуках и почти выбежала из палаты прочь.
В коридоре больницы она столкнулась с мужем сестры — тот пришёл повидать тестя; лицо мужчины выражало тревогу: несмотря ни на что за все эти годы он искренне привязался к Тарасу.
– Что тут происходит? – спросил он удивлённо глядя на заплаканную и растрёпанную Марьяну.
– Ничего особенного… Семейные дела… Не твоё это дело! – буркнула та раздражённо и попыталась пройти мимо него.
Следующие дни прошли под знаком напряжения: атмосфера в отделении была натянутой до предела. Марьяна ещё несколько раз пыталась попасть к отцу — но Оксанка зорко охраняла его покой; сестру внутрь больше не пускали: каждая такая сцена могла стать для Тараса последней…
В день его ухода жизнь уже едва теплилась в теле старика: говорить он больше не мог; лежал с закрытыми глазами… Но когда непутёвая дочь вновь появилась у порога палаты — открыл их неожиданно ясно…
В этом взгляде читалось многое: разочарование глубокое как пропасть; боль за её поступки; печаль по поводу того как сложилась их семья…
Оксанка сидела рядом со своим отцом; склонившись над ним шептала утешительные слова сквозь слёзы… Держала его руку до самого конца…
Он сделал последний вдох…
Теперь ничто больше не сдерживало её чувства: рыдания вырвались наружу неудержимо; врач даже дал ей успокоительное средство…
А вот Марьяна так ни разу к кровати отца не подошла… Ни одной слезинки она так и не пролила…
Просто повернулась молча… И вышла из палаты…
Ей здесь больше нечего было делать…
